Водитель, мужик с нашивкой «Афган-80» на куртке, обернулся:
— Солдат, тебе точно здесь? Тут до Орши ещё…
— Мне здесь уважаемый.
Автобус остановился у сгоревшего лесничества. Когда он отъехал, через нейроинтефейс вызвал «Друга»:
— Ну что, все по плану?
— Да медик-инженер второго ранга. Атмосферник под маскировочным полем ждет вас в 278 метрах, строго на восток.
Атмосферник завис над поляной с легким треском хвои. Он гудел почти неслышно, как большой шмель, и мягко опустился в просвете между соснами.
Я вышел, вдохнул — влажный, пряный, настоящий воздух. Намного лучше чем в Минске. Земля, листья, дымок где-то вдалеке.
На запястье — лёгкое постукивание: «Друг» предупредил об отключении режима маскировки и выходе в стратосферу.
— Точка дежурства достигнута. Приветствие отключено.
— Понято. Отбой, дружище. Тут — зона покоя.
Дорога от поляны шла лесной тропой, знакомой на интуитивном уровне — видимо, предшественник гулял тут с детства. Всё казалось знакомым, но будто из чужого сна: коряга, развилка, старая яблоня на обочине.
Дом стоял, как и положено, — с деревянным крыльцом, облупленной дверью и полосатым ковриком у входа. На лавке — дед. Сухой, жилистый, в синем фартуке. В руках — сапог, в зубах — обрезанная щётка. Поднял глаза. Присмотрелся. Зажмурился.
— Ой, ды ж ты, пане Божа, Кастусь! Ты што, гэтак падрос⁈
— Здарова, дзядуля! — сказал я, стараясь не улыбаться слишком широко.
— Я ж думаў, ты па весне можа ўскочыш, а ты ж вось як прыйшоў — па-мужыцку. Аж нагу падкасіла.
Он встал, подхватил меня в объятия — крепко, по-настоящему. За плечом послышался голос:
— Хто там? Дык гэта наш⁈ — бабка выглянула из сеней, в халате и с деревянной ложкой в руке. — Кастуся прынесла! Ой, Маці Божа!
Она вытерла руки о передник, и через секунду уже прижимала меня к себе, похлопывая по спине, как будто я снова был пятилетним.
— Ты глянь на яго! Глянь, глянь, які прыгожы, нібы з фатаграфіі!
Я не перебивал. Память тела подсказывала — просто стой и улыбайся. А нейросеть внутри тихо комментировала:
— Уровень трасянки: 86%. Обработка в реальном времени. Эмоциональный фон: стабильный, высокий уровень привязанности.
Я всё это понимал и так. Даже без слов.
В доме витали ароматы печки, укропа и сушёных яблок.
На столе — огурцы, яичница, белый хлеб и две рюмки с самогоном «для встреч».
— Слухай, а дзе ж ты падзеўся, што так ціха? (Слушай, а где же ты подевался, что так тихо?) — спрашивал дед, наливая по капле. — Усё думалі, што ты ці то ў стройбату, ці то ў хіміі (Всё думали, что ты или в стройбате, или в химии).
— А я, дзед, па зямлі хадзіў і людзей лячыў. А цяпер — дамоў вярнуўся (А я, дед, по земле ходил и людей лечил. А теперь — домой вернулся).
Он прищурился, кивнул:
— Дык малайчына. А можа і праўда, што табе дарога цяпер — не толькі па зямлі? (Так молодец. А может и правда, что тебе дорога теперь — не только по земле?)
— Можа (Может), — сказал я, — але тут — мая зямля (но здесь — моя земля).
Бабушка принесла миску с картошкой.
— Еш, унучок. У цябе вочы галадаюць. Яшчэ ж худы, як матыляк (Ешь, внучок. У тебя глаза голодают. Ещё же худой, как мотылёк).
— Дзякуй, бабця. Гэта якраз тое, што трэба (Спасибо, бабушка. Это как раз то, что надо).
Я ел. И в этот миг понял — я дома. Не на базе, не на борту, не в капсуле. А просто — у бабки с дедом. С хлебом, салом, мовой і душою (с языком и душой).
Я сижу на лавке у стены, ноги вытянул, кружка с чаем в руках. Бабушка тихо вяжет на стуле, рядом — миска с лесными орехами и курагой с базара от знакомого узбека.
Дед — на табуретке у печки, в старом вязаном жилете, с газетой, сложенной вдвое.
Он рассматривает мои берцы. Те, что выдали перед дембелем — кожаные и новые.
— Сынок… а ты ж у нас цяпер чалавек тэхнікі, так? З космасу, можна сказаць? (Сынок… а ты же у нас теперь человек техники, так? Из космоса, можно сказать?)
Я усмехнулся:
— Ну, бывало, дед. По звёздам тоже лазил. Но вот — к тебе пришёл в берцах.
Он покивал, поставил локти на колени:
— Дык я табе скажу. Усё, што вы там паўдумалі, — не з той скуры! (Так я тебе скажу. Всё, что вы там придумали, — не из той кожи!)
— А з якой — тады? (А из какой — тогда?)
— З нашай! З савецкай! (Из нашей! Из советской!) — он встал, подошёл к старому комоду, вытащил коробку.
Достал оттуда… сапоги. Чёрные. Массивные. С аккуратным каблуком и прострочённой подошвой.