Спать меня уложили в дедову кровать, на перину. Я провалился в сон, словно в тёплое облако. Без снов. Без тревоги. Просто лёг. И исчез. Будто вернулся домой.
Я проснулся не от сигнала, не от тревоги и даже не от «Друга». Я проснулся от запаха. Чем так могло пахнуть — не знал. И, забыв обо всём, двинулся на этот аромат. Вылез из кровати, словно возвращаясь на землю с орбиты. Тело чувствовало себя легко, как после глубокого сна в стазисе.
Голова — пустая и ясная. Настоящее утро. Без дел. Без тревог.
В окно лился медовый свет. Где-то за окном лаяла собака. По двору расхаживали куры. И слышался голос бабушки:
— Кастусь! Уставай, бо смятана ж астывае! (Костя! Вставай, а то сметана же остывает!)
— Ба-а!!! Чем так пахнет?
— Дерунами.
Настоящими. С корочкой, с луком, на свином сале, с тем самым шорохом на сковороде, от которого даже мёртвый встанет.
На кухне всё уже было готово.
Бабушка в переднике, румяная, ставит на стол последнюю сковородку. На тарелке — горка дерунов, румяных, хрустящих по краям. Рядом — банка с маринованными огурчиками, тонкие, хрусткие, с укропом и чесноком. Которые ещё вчера очень мне понравились. На отдельной тарелке — маринованное мясо, розовое, сочное, порезанное ломтиками. А сверху — ложка густой домашней сметаны, жирной, как крем.
Я застыл у порога, как пилот перед шлюзом:
— Бабця… дык гэта ж… (Бабушка… так это же…)
— Сядай! І едзь, як чалавек! (Садись! И ешь, как человек!)
— «Угу… „нейтральный белковый гель №5“. Это оно.»
Я сел. Взял вилку. Положил дерун. Сверху — мясо. Сбоку — огурчик. Всё. Идеальное комбо.
Бабушка села напротив, сложила руки на столе и смотрит, как я ем.
— У цябе вочы ззяюць (У тебя глаза сияют).
— Ага… страўнік запрацаваў (Ага… желудок заработал).
— Ну дык чалавек ты ці хто? (Ну так человек ты или кто?)
— Я цяпер, бабця, вельмі зямны (Я теперь, бабушка, очень земной).
Мы оба рассмеялись. В этот момент — всё было правильно. День начинался не просто с еды, а еще с любви, и дома. И с простой человеческой простоты.
Глава 9
Я сидел за столом, склонившись над тарелкой с ещё дымящимися дерунами, и методично — с истинным восторгом — укладывал их в себя, поочерёдно макая то в густую сметану, то прихватывая ломтик ароматного маринованного мяса. Состояние было близкое к священному благоговению.
Бабушка поставила заварной чайник на стол, налила крепкий чай в тонкие гранёные стаканы, бросила в мой две дольки сушёного яблока.
— Еш, Кастусь, ты ж зусім праз вочы галадаеш (Ешь, Костя, ты же совсем через глаза голодаешь).
В этот момент дверь громко хлопнула, и на пороге возник дед — в своём кожаном фартуке, с закопчённым наперстком на пальце и привычной ворчливой энергией:
— О! Полдня праспаў, а цяпер дранікі есць, як млын пад зялёны гарох! (О! Полдня проспал, а теперь драники есть, как мелет мельница под зелёный горох!)
— Дык чалавек адпачывае! (Так человек отдыхает!) — рявкнула бабка, даже не обернувшись. — Ён у нас не за станком, а ў адпачынку! (Он у нас не за станком, а в отпуске!)
— У адпачынку? Гэта ж той самы, што з бані выскачыў як капрал на трывогу! (В отпуске? Это же тот самый, что из бани выскочил как капрал по тревоге!) — проворчал дед, но с усмешкой в голосе.
Я улыбнулся, лениво жуя:
— Дзядуля, я ж па вашым прыкладзе — ноччу працую, днём снедаю (Дедуля, я же по вашему примеру — ночью работаю, днём завтракаю).
— Ха! Гаварыць умее. Але кроў у ім мая — глядзі, як той чорт дранік у смятану круціць! (Ха! Говорить умеет. Но кровь в нём моя — смотри, как тот чёрт драник в сметану крутит!)
Бабушка со вздохом уселась рядом и подала деду стакан чая.
— Сядзь ужо, Міхал Кірылавіч, не бурчы. Чай пі, покуль не астыў (Садись уже, Михаил Кириллович, не ворчи. Чай пей, пока не остыл).
Через десять минут мы с дедом направились к его мастерской.
— Пара табе, Кастусь, у рукі ўзяць і шыла (Пора тебе, Костя, в руки взять и шило).
Мастерская располагалась в углу старого сарая. Деревянная, с покосившейся дверцей и неповторимым запахом, в котором смешались смола, древесная пыль, старая кожа и само время.
Внутри царил образцовый порядок — массивный верстак, аккуратно развешенные инструменты, коробки с кожаными обрезками, стопка заготовок различных оттенков.
На стене — фотография деда в молодости, в кожаном фартуке, с молотком в руке, улыбающегося из чёрно-белого кадра.
— Вось, Кастусь. Зараз пакажу, як робіцца шво «па сабачаму». Самы трываласны (Вот, Костя. Сейчас покажу, как делается шов «по-собачьи». Самый прочный).