— Я сегодня обед варила. Сама.
— Сама?..
— Сама, — с огромным удовольствием она еще раз подтвердила, и улыбнулась.
Инна бросилась к ней, присела рядом, вцепилась за руку, как будто боялась поверить.
— Костя был?
— Он и сейчас есть. Со своей машинерией. В твоей комнате затих…
— Мам…
— Он не просто лечит. Он возвращает в меня жизнь доча…
Не смотря на дрему, я слышал их практически дословно.
Ужин на этот раз был простой: картошка, кефир, чай. Тепло, почти буднично. Инна собрала мне сумку, подвинула мне шарф:
— Автобус через пятнадцать минут. Успеешь.
— Успею.
— Спасибо за маму.
— Это только начало.
Она обняла крепко, потом чуть ослабила и поцеловала в щёку:
— Я скучаю уже, хотя ты ещё не уехал.
— Я тоже. Но не на долго.
Через полчаса я был у себя. Комната встретила тишиной, выкройка висела на гвоздике, макет — ровно по центру.
Я прошёл мимо, провёл пальцами по шву.
— Скоро, — сказал я ему. — Скоро она наденет тебя.
Форточка окно была открыта, но при этом тишина была полная. Только было чуть слышно, как ветер возится с листьями во дворе.
Сейчас сижу у стола немного прикрыв веки, и листаю выведенный на голограмму доклад о наблюдении, где всё ровно. Чересчур ровно.
Отчёт от «Птички» и «Мухи».
Объект: ГРИНШТЕЙН Н. А.
Временной отрезок: 18:00 — 00:00
20:25. Прибытие домой.
Активность: минимальная. Кофе на кухне.
23:48. Свет в доме потушен.
«Птичка» перешла в ночной пассивный режим. «Муха» осталась в нише под потолком, ведёт фоновое наблюдение.
Я пролистал файл до конца. Выдохнул. Простой вечер — но теперь две координаты привязаны. Два лица вышли из тени на мою доску, где уже есть несколько фигур.
В углу голограммы мигал индикатор от «Птички» — спокойное зелёное свечение. Всё стабильно.
Я выключил свет, лёг и сказал в пустоту:
— Пускай спят. Пока.
Глава 17
Утро воскресенья началось без суеты. Чайник тихо кипел. Радио не включал, не хотел отвлекаться, хотел чувствовать и слышать кожу.
На столе лежал аккуратно разложенный материал. Кожа — тонкая, гибкая, будто живая.
Обработана по всем рекомендациям «Друга». Промята, проглажена, разогрета теплом рук. Я работал вручную. Машинка помогала только на прямых участках. Воротник — сам. Рукав — сам.
Швы — двойные, но без утяжеления. Пояс — с потайной петлёй, по которой Инна точно спросит: «А зачем это?» Плащ рождался. Медленно. Верно.
В полвторого сходил в офицерскую столовую госпиталя. Поварихи уже знали меня — не как солдата, а как «того техника с верхотуры, что починил электродуховку и носа не задрал». Насчет этой духовки у меня были планы — сделать плавную регулировку температуры через тиристоры и добавить электронный термометр. А там глядишь, со временем будет процессорное управление поддержанием постоянной температуры в рабочей зоне и реле времени.
На раздаче сегодня, Людмила Семеновна. Фартук в горох, волосы под сеткой, глаза как у человека, который повидал сто с лишним обедов в день и ни один не забыл.
— О, а ты чего так в одиночестве?
— Работа.
— Воскресенье, милок. Люди в парк ходят, или в кино.
— А я — в скорняжий космос.
Она хмыкнула, положила борщ, пюре, шницель и предложила мне:
— Может, ужин тебе собрать? Я вечером мимо пройду. Принесу — с пылу с жару. Только скажи.
Я чуть улыбнулся.
— Спасибо, Людмила Семёновна. Очень по-доброму. Но я сегодня в ритме. На кураже. Один лишний запах — и строчка уйдёт.
Она оценила. Кивнула:
— Ну ладно. Я тебе бутеров настрогаю, с чаем будет что на ужин. Только не забывай про людей — даже если шьёшь мечту.
Я поблагодарил, взял после обеда бутеры в обычный армейский котелок и вернулся на техэтаж.
Заканчивал поздним вечером, уже под лампой. Последние швы легли как надо. Я прошёлся пальцами — чувствовалось: не ткань. Живое. Настоящее. Её. Повесил на плечики. Отступил.
Посмотрел.
И в тишине сказал:
— Готово. Завтра она уже пойдет в нем.
В понедельник я проснулся раньше обычного — не от будильника, а от тишины, наполненной ожиданием. Плащ висел на плечиках у окна и слегка шевелился от сквозняка, словно дышал.
Словно знал, что его скоро наденут.
Я протёр глаза, умывался долго, будто сам готовился к примерке. Еще раз проверил все строчки. Прошёлся ладонью по поясу. И понял — всё. Он готов. Больше ничего не надо трогать — лучшее враг хорошего.
Щелкает наконец замок двери. Я сразу понял — это она. Только у нее замок так щелкает — дважды. Инна вошла.