Кассета не просто показывала, она предъявляла. Каждое слово, каждый жест, передача купюр. Лица, суммы, детали:
— «Улица Пулихова, 11, квартира 32 — там бабушка, ей 78, но сын обещал принести шестьсот, если без очереди…» — передача коробки из под конфет, в которой деньги. И опять пересчет… она смеётся.
— «С Автозавода — это под мою личную ответственность, я с ним в санатории вместе была.»
Кофе в моей чашке остался недопитым, остывшим. Я даже не заметила, как принесла его. Просто сидела, как будто кто-то вынул из нее позвоночник.
На экране появилась она, утирающая лоб, и что-то говорящая…
С каждым кадром её лицо уходило в серую, липкую тень. В какой-то момент рука потянулась выключить, но остановилась и она заставила себя досмотреть до конца. Наталья Ароновна еще долго смотрела на темный экран.
Стоп. Пауза.
Только потом встала. Взяла сигарету. Затянулась. Глубоко. И прошлась по комнате, как зверь в клетке.
Наконец она подошла к телевизору и выключила его. На нее навалилось дикое, липкое молчание квартиры.
И вдруг — глухой, вязкий голос из глубины головы:
— Кто? Кто тебя снял? Когда? Как?
Ответа она не знала. Но знала главное: это не просто запись. Это вещдок.
Зазвонил телефон. Она вздрогнула, и метнулась, как крыса к норе.
— Да!
— Наташа, ты дома? — голос Котова, прокурорская зараза.
— Да, Георгий… Дома. Устала.
— У меня тут коньячок. И вопросик, неофициальный. Может, подскочишь?
— Нет. Нет, извини. Голова болит.
— Ты чего такая? С тобой всё в порядке?
Она посмотрела на выключенный уже телевизор, потом на видеомагнитофон.
«Нет. Уже — не в порядке. Никогда уже не будет так, как прежде.»
— Всё нормально. Просто… Надо отдохнуть.
— Ладно, если что — я рядом.
Женщина положила трубку и вдруг впервые за много лет почувствовала страх, настоящий. Не за должность, не за карьеру. За себя.
Глава 18
В понедельник, часов в десять, в коридоре госпиталя, я только что закончил замену силового разъёма в лабораторном стабилизаторе, как из-за спины раздался голос Инны:
— Костя? Мне только что звонили с АТС.
Я обернулся — Инна, щурится как кошка, довольная собой:
— Сказали, распоряжение поступило. На подключение. Улица, квартира — всё совпадает.
— Кто распоряжение дал?
— Не сказали. Просто «личное указание». С печатью и подписью.
Я только кивнул. И почему-то не удивился.
Пару часов спустя я шёл по третьему этажу лечебного корпуса. Свернул за угол — и, конечно же, случайно, как по нотам, навстречу вышла Наталья Ароновна.
В шикарном брючном костюме, с лёгким макияжем, папка под мышкой.
Улыбка — тёплая, обволакивающая. С душком ванили и административного расчёта.**
— О, Константин Витальевич…
— Доброе утро, Наталья Ароновна.
Она подошла ближе. Голос — ровный, чуть пониженный, почти интимный:
— Вы знаете, я тут подумала…
Я молчал. Смотрел на неё спокойно, без напряжения.
— В общем, я распорядилась. Всё оформлено. Считайте, это просто… акт доброй воли.
Я держал паузу. Чуть кивнул. Спокойно:
— Спасибо.
Улыбнулся так же, как она. На миллиметр теплее, чем надо.
— Надеюсь, мы разойдемся мирно?
— Да… Только, как вы понимаете люди работали, и если я их не отмечу, то какая будет их реакция, не берусь предугадать…
— Ну, что-то подобное я предполагала… Конкретно, что вы хотите?
— «Ниву» и путевки.
— Тогда завтра утром. Контора на Ленина, знаете?
— Найду…
И пошёл мимо, оставив её на фоне стены с табличкой «Пожарный кран — не загромождать».
С утра было прохладно. Тот самый осенний воздух, хрустящий, с запахом сырой листвы, когда лучше не спешить, а просто идти и дышать. Я заранее был на месте, стоял у забора нотариальной конторы и неспешно крутил в руках зажжённую сигарету, даже не прикладывая её к губам. Через пару минут из-за угла появилась Наталья Ароновна. Сегодня она была одета строго, в тёмное пальто и в сапогах на устойчивом каблуке — и это при том, что на улице вполне можно было бы обойтись без каблуков. Но я понял: ей важно было продемонстрировать свою несокрушимость в этой ситуации.
— Доброе утро, Константин, — сказала она, остановившись рядом.
— И вам того же, — пожал я плечами.
— Пойдёмте, не будем тянуть. — И показала на дверь конторы.
Мы прошли внутрь. Маленькое здание, пахнущее свежей краской и пылью от папок. За стойкой сидела женщина лет сорока в очках, поверх которых у неё были ещё и увеличительные линзы. Она мельком глянула на нас, потом на Наталью Ароновну и резко изменила выражение лица — узнала.