Ответ прозвучал мгновенно, нейтрально:
— Эмоциональный фон — спокоен. Напряжения нет. Пульс стабилен. Тембр голоса совпадает с паттерном искренности. Вероятность обмана — менее трёх процентов.
— Возможные скрытые связи?
— Высока вероятность прошлой принадлежности к структурам службы безопасности Кубы. Возможно, контакт с западными экспертами в период до 1976 года. Текущие связи — не выявлены.
Августин между тем продолжал работу, не догадываясь, что за его спиной в тени невидимо разворачивается многослойный анализ. Следующая купюра была уже в держателе. Он наклонился, вглядываясь в микропечать, и в полголоса пробормотал:
— Новые серии всё же другие. Как будто бумага чуть мягче. Но всё в пределах нормы.
Внутри возникло чувство — этот человек видел больше, чем говорил. Не просто перекупщик. Скорее — архив, законсервированный в лавке с часами, микроскопом и старой американской кофемолкой в углу.
Проверка закончилась. Семь купюр легли рядом аккуратной стопкой. Августин вытер руки тряпочкой, убрал микроскоп и только тогда взглянул в упор:
— Так что, всё устраивает?
— Пока более чем, — мой ответ прозвучал спокойно. И в нём не было лжи.
Он выпрямился, осторожно достал купюру, отложил в сторону. Потом, не спрашивая разрешения, одну за другой проверил остальные шесть. Руки двигались уверенно, как у человека, который в этом деле не новичок. Четвёртую задержал чуть дольше — на ней был лёгкий изгиб и небольшой надрыв на краю. Прищурился, проверил реакцию волокон под ультрафиолетом, кивнул самому себе и отложил к остальным.
— Чистые. Все семь. Серия одна, бумага одна, никаких добавок. Не подделка. — Он вновь посмотрел на меня, уже чуть внимательнее, чем раньше. — Такие деньги не от туристов. Не из отеля. И не с базара.
— Главное, что они настоящие, — ответил я, не меняя интонации.
Августин кивнул, и улыбнулся впервые за всё время. Такой улыбкой, в которой — признание профессионала.
— Ладно. По курсу один к один двадцать пять. Будет восемьсот семьдесят пять. Всё — по одному. Согласен?
— Согласен.
Он аккуратно пересчитал пачку, вложил в бумажный конверт, положил на стол. Потом вернул микроскоп под колпак, стряхнул с себя остатки напряжения и только тогда достал свою «кубинскую книжку».
— Запиши сюда свое имя, это для своих. Если ещё понадобятся мои услуги — будешь представляться этим именем. Ясно?
— Да…
Он продолжал крутить одну купюру полученную от меня, в пальцах, словно примеряя вес.
— За такие — курс можно дать лучше. Один к одному и тридцать пять. Но при одном условии — все купюры должны быть как эти, по рукам?
Кивнул. Он снова достал небольшую шкатулку, отсчитал семьдесят мелких банкнот, все по одному доллару, немного мятые, с потертостями, но настоящие. Потом взял тонкую нитку, связал пачку и вложил мне в руку.
— Это тебе, — он выдвинул ящик стола и достал старую записную книжку. — Местные цены, расписания, пара номеров. Если будешь снова менять — по звонку.
Поблагодарил. Все убрал в спортивную сумку, которую сам сшил еще в Варшаве. При выходе вновь вдохнул густой воздух города.
На небольшой площади напротив дети гоняли мяч, а из-под навеса торговка наливала в стакан гуавовый сок. Всё шло своим чередом. Но теперь в моём распоряжении были не только мелкие доллары, но и понимание: в этом городе даже у часовщика — двойная жизнь.
Дорога в медицинский университет шла через старые кварталы Гаваны — с облупленными фасадами, патио, пыльными пальмами и вывесками, на которых буквы едва угадывались. Но всё это уходило на второй план: внимание было приковано к дорогам.
Американские машины. Они были повсюду.
Как живые призраки — блестящие, массивные, шумные. Словно сшитые из хрома и мечты. Кто-то стоял у тротуара, глядя на проезжающий Chevrolet Bel Air 1957 года с акульим плавником, кто-то лениво перегонял Dodge Coronet, накрыв его чехлом из брезента. Один за другим проносились Pontiac Chieftain, Ford Fairlane, Cadillac Eldorado — машины, которые в другой стране давно бы ушли в музеи. А здесь — работали дымя выхлопом хоженного движка, но тем не менее исправно перевозили туристов.
— «Друг», дай сводку. — мысленно сформулировал запрос, стараясь не выдать эмоций.
Ответ поступал на лету, мягкой волной:
— Chevrolet Bel Air, 1957. V8, 4.6 литра. Привод задний. Установлен дизель от «КрАЗа». Трансмиссия заменена. Состояние: удовлетворительное.
Следующий:
— Buick Roadmaster, 1950. Родной двигатель отсутствует. Текущий — от дизельного генератора, армейского. Подвеска переделана вручную. Ходовая на удивление сохранна.
— Cadillac Series 62, 1953. Из десяти точек коррозии — шесть замазаны шпатлёвкой. Однако кузовная геометрия не нарушена. Есть возможность восстановления хрома.