Через иллюминатор было видно, как ветер стелет по полосе пыль, а в пределах видимости — сразу за оградой местного аэропорта американская техника. Генерал невольно отметил номера машин — и туже забыл их. Просто привычка.
Сразу после взлета, под фюзеляжем расстелилась водная гладь широкой реки.
«Прямо как наша Волга» — подумал Филипп Иванович. Но тут его мысль опровергло сообщение бортпроводника: — Уважаемые пассажиры, наш самолет сейчас пролетает над озером Гандер, температура за бортом…
В этот момент во внутреннем кармане пиджака Измайлова отчетливо ощутилась лёгкая вибрация — активировался коммуникатор, полученный от Борисенка несколько недель назад. Не желая привлекать внимание и опасаясь возможности прослушки в салоне, генерал поднялся и прошёл в туалет, запер дверь и без звука включил устройство. Прежде чем ответить, на всякий случай отключил динамик и микрофон. Подумал: «Если это серьёзно, пусть пишет».На экране коммуникатора, замигал значок входящего вызова. Он нахмурился — вызов поступал по зашифрованному каналу, и, учитывая высоту и положение, это могло означать нечто срочное. На экране высветилось короткое уведомление: «ВХОДЯЩИЙ ПАКЕТ. ЛИЧНО». Измайлов ожидал всё что угодно — от срочного доклада до оперативных снимков. Однако, вместо этого открылся видеоплеер, и началось воспроизведение видеозаписи.
Измайлов, стоя в крошечном туалете советского лайнера на высоте десяти тысяч метров, смотрел это всё с тем выражением, которое давно уже не показывал никому.
Он посмотрел до конца. И даже когда запись закончилась, стоял, держа в руках затихший коммуникатор. Потом улыбнулся — коротко, почти незаметно. Затем, тихо, по-отечески, проговорил: — Ну что, счастлив, чертёнок…
«Хорошо, что всё так», — спокойнее подумал он, уже идя по салону.
На высоте десяти тысяч метров, глядя в иллюминатор на тускло-фиолетовую кромку горизонта, Измайлов вспомнил свою молодость, которая прошла на войне.
Это было в феврале 1945 года, в Варшаве. Город, всего месяц назад вырванный из лап фашистских оккупантов, ещё не успел смыть с брусчатки всю кровь и сажу. И радость освобождения была пьянящей, но очень обманчивой. Днём город медленно возвращался к жизни: разбирались завалы, дымили полевые кухни, по улицам ходили патрули и спешили по своим делам изможденные, но свободные жители. Но когда на город опускалась холодная зимняя ночь, начиналась совсем другая жизнь.
Это была война без линии фронта, без артиллерийских канонад и танковых атак. Война тихая, подлая и беспощадная, война теней. Отступая, немцы оставили после себя не только минные поля и разрушенные здания, он оставили в теле города настоящую раковую опухоль — разветвлённую, глубоко законспирированную агентурную сеть абвера и РСХА. Шпионы и диверсанты, саботажники и информаторы, вчерашние полицаи и идейные предатели из числа националистов и различных недобитков разных мастей — все они затаились, сменили личины и ждали своего часа, чтобы вонзить нож в спину Красной армии и Войску Польскому.
Именно в этот кипящий котёл шпионажа и диверсий в составе оперативной группы «Смерш» прибыл двадцатилетний лейтенант Филипп Измайлов. Всего полгода назад он, выпускник Свердловского военно-политического училища, горел желанием попасть в Уральский добровольческий танковый корпус. Его душа рвалась всеми силами на передовую, в грохот боя, где враг был виден в прицел, где можно было бить его прямой наводкой. Но как оказалось, у командования на этого светловолосого, спокойного юношу с необычайно внимательными и цепкими глазами были совершенно другие планы.
Его первым начальником и наставником стал майор Сорокин, кадровый контрразведчик, прошедший Халхин-Гол и финскую, человек который казалось, высечен из гранита. В первый же вечер он собрал всех своих молодых оперуполномоченных в промозглой комнате, какого-то полуразрушенного дома в Праге, единственном более-менее уцнлевшем районе города, между городским зоопарком и набережной Кербедзя.
— Забудьте всё, что вы думали о войне, лейтенанты, — его голос был тихим, но без труда проникал под череп, сразу в мозг. — Здесь враг не носит фельдграу, он говорит с вами не на немецком языке, а на польском, украинском и даже на русском. Ест тот же хлеб, может быть вашим соседом или просто случайным прохожим. Он обязательно хитёр и умен, потому что обучен лучшими специалистами немецкой разведки и высокомотивирован ненавистью к нам. Ваше оружие, не пистолет, он ваш последний довод. Ваше главное оружие — здесь, Сорокин постучал пальцем по своему лбу.