— Голова, она ваше главное оружие и предельная внимательность. Вы обязаны, в самое короткое время, развить в себе способность видеть то, чего не видят другие, и моментально запомнить. Память это третье ваше главное оружие. Практически никогда, у вас под рукой не будет картотек, справочников, ориентировок и словесных портретов. Любая, самая ничтожная мелочь может оказаться ниточкой, ведущей к главному врагу. Цена вашей ошибки, это не только ваша жизнь, это жизни сотен и тысяч наших бойцов, это судьба целых операций фронта. Зарубите это себе. А теперь, за работу!
Она началась немедленно. Ночи напролёт они проводили в засадах, днем дотошно изучали трофейные документы, вербовали агентуру из числа раскаявшихся пособников, вели допросы. Измайлов с головой погрузился в эту изматывающую и высасывающую все силы службу. Он быстро учился.
Через неделю они взяли явочную квартиру антипольской организации. В подвале, под грудой угля, обнаружили печатный станок, пачки уже готовых листовок, призывающих к саботажу, и новенький портативный радиопередатчик «Телефункен». Арестованные «борцы за свободную Польшу» оказались жалкими, трусливыми интеллигентами, но их кураторы из абвера были куда серьёзнее.
Ещё через десять дней группа Сорокина ликвидировала диверсионную группу, готовившую взрыв на железнодорожном мосту. Эти были нечто в отличие от «борцов». Крепкие, профессионально подготовленные головорезы, они отстреливались с двух рук и метали ножи с убийственной точностью. В том бою Измайлов получил свою первую рану. Нож диверсанта чиркнул по плечу, оставив багровый след, но враг был им уничтожен.
Глава 15
Каждый день приносил новые дела, они проводили новые аресты, выявляли новые ниточки, которые чаще всего обрывались, никуда не приводя. Измайлов чувствовал, что всё это лишь верхушка айсберга. Они, тратя много сил, ловили мелкую рыбёшку, в то время как где-то в глубине затаилась настоящая акула, которая и направляла всю эту смертоносную мелочь. Но как до неё добраться? Где найти ту самую ниточку, о которой говорил майор?
И вот однажды, в серый и промозглый февральский день, Филипп, выполняя задание по проверке настроений горожан на варшавских рынках, наткнулся на неё. на ту самую деталь настолько незначительную, что девяносто девять человек из ста прошли бы мимо, не обратив внимания. Но Измайлов как раз был сотым.
Варшавский рынок гудел, как растревоженный улей. Он был средоточием жизни прифронтового города, его нервным центром. Здесь продавали, покупали и меняли всё и все: картошку, хлеб, яйца, трофейные сапоги, самодельное мыло, книги из разграбленных библиотек. Здесь сплетничали, ругались, делились последними новостями и слухами. И здесь же, в этой пёстрой и шумной толпе, как рыба в воде чувствовали себя вражеские агенты, собирая информацию и вербуя себе новых пособников.
Измайлов, одетый в поношенное гражданское пальто, не спеша бродил между рядами. Он не искал ничего конкретного, он слушал: обрывки фраз, интонации, слишком громкий смех или, наоборот, испуганный шёпот. Он смотрел на бегающие глаза, на слишком чистые для торговца руки, на нервные жесты. Это была его охота.
В какой-то момент, его внимание привлёк мужичонка неопределённого возраста, торговавший с лотка всякой мелочёвкой: иголками, пуговицами, самодельными гребнями. И среди всего этого хлама Измайлов заметил небольшую жестянку. В ней ровными рядами лежали блестящие, новенькие кремешки для бензиновых зажигалок. Казалось бы мелочь, пустяк. Но в голове у лейтенанта щёлкнул невидимый тумблер.
Зажигалки и кремни к ним были страшным дефицитом. Их берегли, выменивали на хлеб. А здесь сразу целая коробка! Причём не разномастных, а стандартных, фабричных. Слишком много для случайной находки, слишком аккуратно для текущей реальности.
Измайлов подошёл ближе.
— Ile kosztują kamienie, ojcze? (Почём камешки, отец?) — спросил он нарочито развязным тоном.
Торговец вздрогнул и окинул его быстрым оценивающим взглядом.
— Kochany synu. Rzadka rzecz, (Дорого, сынок. Вещь редкая,) — ответил он, но в голосе прозвучала фальшивая нотка. — Ile masz lat? (Тебе сколько?)
— Skąd wziąłeś drewno na opał? (А откуда дровишки?) — не унимался Филипп, пристально глядя продавцу в глаза. — Czy możliwe, że pochodzi z niemieckiego magazynu? (Уж не с немецкого ли склада?)
Лицо мужичонки мгновенно стало серым. Спекуляция трофеями была серьёзным преступлением. Он начал что-то лепетать про то, что купил у одного солдатика, что сам не местный. Измайлов молча слушал, а потом тихо, но так, чтобы слышал только он, произнёс:
— No dalej, ojcze, porozmawiajmy gdzie indziej. Albo chcesz, żebym wezwał patrol? Nie masz nic do ukrycia, prawda? (Пойдём, отец, поговорим в другом месте. Или ты хочешь, чтобы я позвал патруль? Тебе ведь нечего скрывать, верно?)