Инна молча смотрела в окно, наблюдая, как мелькают знакомые места. Промелькнула небольшая пригородная станция, где мы когда-то покупали цветы для нашей квартиры. А вот тот самый магазинчик, где мы брали продукты в первые дни после приезда в Польшу.
— О чём думаешь? — тихо спросил я.
— Странно всё это, — она повернулась ко мне. — Вроде были в Польше недолго, а ощущение, что навсегда из дома уезжаем… Как будто один этап жизни закончился, и начинается совсем другой.
— Может, так и есть, — я протянул руку и накрыл её ладонь своей. — Но мы же вместе. Это главное.
Она улыбнулась, но в глазах всё ещё читалась не ушедшая совсем тревога.
— Костя, а ты не сожалеешь? Ну, про Варшаву, про то, что мы там обустроились?
Я задумался. Сожалел ли? Варшава дала нам время друг для друга, возможность почувствовать себя обычной семейной парой, несмотря на лихие приключения и борьбу с педофилами. Но с другой стороны, это была всё же временная остановка, не более.
— Нет, — честно ответил я. — Варшава была хорошим промежуточным этапом. Но это не наша история, понимаешь? А вот Куба… Думаю, там мы сможем быть по-настоящему полезными.
За окном начали мелькать поля, леса, небольшие деревушки. Польская весна была ещё робкой — деревья только начинали зеленеть, а в тени, кое-где ещё лежали даже остатки снега.
— Граница скоро будет, — сказал я, взглянув на часы.
— Волнуешься?
— Нет. А ты?
— Немного. Всё-таки первый раз пересекаю границу на поезде как замужняя женщина, — она засмеялась. — Звучит глупо, да?
— Совсем нет. Я тоже в первый раз пересекаю границу с женой на поезде. Тот раз, на аэродроме считай не в счет…
Мы замолчали, каждый погрузившись в свои мысли. Ритмичный стук колёс убаюкивал, и я почувствовал, как напряжение последних дней постепенно отпускает.
Через пять с половиной часов поезд начал замедляться. За окном показались пограничные столбы, бараки, вышки.
— Польско-советская граница, — объявил проводник. — Приготовьте документы.
Процедура прохождения границы заняла около полуторачасов. Пограничники были вежливы, но дотошны. Проверили паспорта, заглянули в чемоданы, задали несколько формальных вопросов о цели поездки.
— В командировку едете? — спросил один из них, молодой лейтенант с серьёзным лицом.
— Да, служебная командировка, — ответил я, показывая соответствующие документы.
— Понятно. Счастливого пути.
Когда поезд снова тронулся, Инна облегчённо вздохнула:
— Ну вот, теперь мы дома.
— Точно. Ты права.
Советская земля встретила нас лесами и полями, ещё более зелёными, чем польские. Весна здесь тоже была в самом разгаре, березки покрылись нежной зеленью, а в воздухе чувствовалось то особое весеннее тепло, которое обещает скорое лето.
— Красиво, — заметила Инна, снова уткнувшись в окно.
— Да. И как-то… привычно.
— Ага… Наше… Как там мама?
— К вечеру сами все увидим, не переживай.
Мы ехали через Брест, где сделали получасовую остановку. Инна купила на перроне бутылку лимонада и булочку, я — газету. Обычная советская провинция, знакомая до боли: женщины в платках, мужчины в кепках, дети с мороженым, несмотря на еще достаточно прохладную погоду.
— Как же я соскучилась по борщу, чёрному хлебу и селедке, — призналась Инна, когда мы снова устроились в купе. — В Варшаве готовила, конечно, но всё равно не то.
— На Кубе тоже будет не то, — предупредил я. — Генерал говорил, что с едой там проблемы.
— Ничего, выкрутимся. Главное, что у нас теперь есть столько всего для обмена.
К вечеру добрались до Минска. Город встретил нас тёплым майским воздухом и знакомой суетой вокзала. Носильщики, таксисты, объявления по громкоговорителю — всё было таким родным после польской размеренности.
— Ночуем у мамы? — спросила Инна, когда мы вышли на привокзальную площадь.
— А где же еще? Берлога в госпитале, наверняка уже отошла кому-то…
— Даже к бабке не ходи… Интересно кому досталась?
— Когда нибудь узнаем. Давай лучше часть вещей в камеру хранения сдадим?
— Да конечно, тем более, что послезавтра с утра поезд до Одессы.
Такси нашли быстро, несмотря на вечернюю суету у вокзала. Шофер, плотный мужичок с лоснящимся лбом, лениво вылез из «Волги», помог закинуть чемоданы в багажник и коротко спросил:
— Куда едем?
— Проспект Пушкина…
Он кивнул, хлопнул багажником и привычно повел машину по улицам вечернего города. Минск медленно погружался в сумерки, улицы сияли влажным асфальтом и жёлтыми пятнами фонарей. Инна устроилась рядом, голова её легла мне на плечо, глаза закрылись. Молчание в салоне нарушал только хорошо поставленный голос диктора на радио, вещавшего о предстоящем субботнике.