— Вот мы и дома, — тихо сказала она, когда машина свернула с улицы в знакомый двор.
— Я даже знаю, что мы сейчас будем делать! — Невольно ухмыльнулся я.
— И что же? — Жена повернула ко мне свое лицо.
— Сейчас будем пить чай с пирожными, — усмехнулся я. — Твоя мама всегда держит их про запас, вдруг Инна заглянет…
Раиса Аркадьевна открыла дверь почти сразу после звонка. На ней был тёплый фланелевый халат, на лице, привычная смесь радости и тревоги.
— Инночка! Дочка! Наконец-то! — Она обняла мою жену так крепко, будто та вернулась из кругосветного путешествия. — Проходите, дети, у меня всё готово. И чай, и пирожные. Сладкие, как вы любите.
Квартира пахла корицей, тёплым тестом и чем-то ещё… домашним. Раздевшись и занеся свой багаж в комнату Инны, мы прошли на кухню, где на скатерти в ромашку уже стоял пузатый заварник и блюдо с пышными ватрушками. Предварительно помыв руки…
— Садитесь, дети. Сейчас налью. Вот, Инночка, с мёдом тебе, ты ж его любишь. Костя, а тебе с вишневым вареньем, как в прошлый раз?
Я улыбнулся и кивнул. Всё здесь было таким же, как в ту осень, когда мы впервые зашли сюда вдвоём. Ничего не изменилось: ни цвет стен, ни горшок с геранью на подоконнике, ни даже треснувшая чашка с буквой «Ж», из которой мама Инны, по привычке, пила только по воскресеньям.
Сидя за столом, внимательно посмотрел на неё, наблюдая каждую мелочь: как дрожит рука, наливая чай, как поднимаются уголки губ, когда она глядит на Инну, как замедляется речь, когда ловит усталость в наших лицах.
«„Друг“, проведи тихое сканирование, пожалуйста. Общий статус, нейровозраст, сосудистое состояние. Без вмешательства. Просто наблюдение.»
Пауза длилась не более трёх секунд.
«Наблюдение завершено. Объект: женщина, возраст 53. Физиологическое состояние удовлетворительное. Признаков прогрессирующих патологий не выявлено. Неврология стабильна. Сердечный ритм в норме. Уровень стресса ниже среднего. Вмешательства не требуется.»
«Спасибо,» — мысленно ответил я.
— Костенька, — обратилась ко мне мама Инны, слегка покраснев, — вы надолго приехали или проездом?
Инна опередила меня:
— Мама, мы всего на пару дней. Потом — в путь. Работать.
— Далеко? — Она смотрела не на Инну, а на меня, будто искала в глазах что-то, чего не могла выговорить.
— Далеко, — честно ответил. — Там где тепло. Очень тепло… Куба, Раиса Анатольевна.
— Куба… — прошептала она, будто гадая вслух. — Тогда береги её. Очень. Она у меня одна.
Я кивнул. На этом и сошлись.
Вечер прошёл в уютной тишине, прерываемой только скрипом кресла, когда мама вставала, чтобы поставить ещё чай или убрать со стола. Инна присела к ней на диван, укрылась пледом, и они долго разговаривали — о детстве, школе, платьях и прочем, что ускользало от моего внимания, но грело душу.
Глава 20
Утро следующего дня встретило лёгким весенней прохладой, которую солнце растапливало как-то неохотно. Минск медленно пробуждался: дворник шуршал метлой у подъезда напротив кухонного окна, автобус на проспекте лениво выруливал из-за угла, а в подъезде глухо хлопнула чья-то дверь. На кухне было тепло и пахло чем-то хлебным с маслом. Инна аккуратно поправляла ворот свитера перед зеркалом, мама укладывала ей в сумку свёртки — варенье, пирожки, какие-то женские безделушки.
— Инка, ты подружкам хоть позвони сперва, а то явишься как снег на голову, — сказала мать, вытирая руки полотенцем. — И не задерживайся. После обеда, чтоб дома была, ты же помнишь?
— Мам, ну что ты как в школе, — засмеялась Инна. — Мы же просто походим, поболтаем.
— Вот именно, поболтаете, и забудете про часы.
— Ну уж нет, — поцеловала мать в щеку. — К пяти буду, может, даже раньше.
Повернувшись ко мне, Инна внимательно посмотрела, потом спросила:
— А ты?
— Есть одно дельце. Нужно встретиться с Исааком. Созвонились, ждёт.
— В магазине?
— А где ж ещё. Только, если не вернусь к обеду, не пугайтесь. Там может затянуться.
— Хорошо. Только потом позвони. Мы, может, в магазин пойдём, я тебе ещё рубашку хотела купить…
Пожелав друг другу хорошего дня, вышли на улицу, и разбежались в разные стороны. Инна, к трамваю, я решил немного пройтись пешком, до троллейбуса. Зато потом без пересадок. Протиснувшись внутрь, устроился у окна. Минск плыл мимо: газетные киоски, шагающие студенты, бодрые пенсионеры у входа в аптеку, военный, курящий на перекрёстке, — всё казалось знакомым, своим, но с налётом какой-то чужеродности. Поездка на общественном транспорте заняла чуть больше двадцати минут.