— Правда? — Раиса Аркадьевна смотрела на нас сияющими глазами. — Я так волновалась… А потом как будто что-то щелкнуло, и я стала Амандой. Совсем стала… Понимаете?..
— Это было видно, — сказал я. — Зал был покорен.
Пожилой мужчина в очках и с блокнотом подошел к нам:
— Позвольте представиться, Семен Львович Кац, «Советская Белоруссия». Раиса Аркадьевна, это лучшая Аманда, которую я видел за двадцать лет. Разрешите взять у вас интервью?
— Конечно, — растерянно ответила она. — Только… это все как сон какой-то.
— Самый прекрасный сон, — засмеялась Инна.
Началось короткое интервью — вопросы о творчестве, будущих планах. На фоне работы затворов фотоаппаратов и камеры, едва слышно раздался сигнал в ухе:
— Задание выполнено. Видеоматериал готов. Качество — студийное. Файл с тегом «РАИСА\_АРКАДЬЕВНА\_СПЕКТАКЛЬ\_ОДИН» размещён в защищённом архиве. Готов к трансляции или передаче.
Сердце наполнилось тихой радостью. Мама Инны была в центре сцены. Заслуженно. А память об этом моменте теперь навсегда останется. Не только в душах, но и в видеоматериале, с любовью и уважением собранном «Другом».
Домой мы вернулись поздно, около полуночи. Раиса Аркадьевна все еще была под впечатлением от вечера, говорила без умолку:
— Знаете, дети, когда я заболела, думала, что все кончено. Три года я не могла подняться с постели, не то что на сцену выйти. А сегодня… сегодня я поняла, что жизнь только начинается.
— Мам, а что дальше? — спросила Инна. — Будут еще спектакли?
— Режиссер говорит, что да. Хотят возобновить «Трех сестер», и он видит меня в роли Раневской в «Вишневом саде». Представляете? Раневская!
Я смотрел на этих двух женщин — мать и дочь, и понимал, что завтра нам предстоит расставание. Но сегодняшний вечер останется с нами навсегда. Триумф Раисы Аркадьевны, ее возвращение к жизни и искусству, счастье Инны, все это было так важно накануне нашего отъезда на Кубу.
— Мам, — тихо сказала Инна, — я так рада, что успела это увидеть. Что мы все вместе были в этот вечер.
— И я, дочка. И я.
Мы поужинали. Простая советская еда показалась нам необыкновенно вкусной после польской кухни. Инна действительно с удовольствием съела тарелку борща, а я — котлету с картошкой.
— Последний раз едим борщ неизвестно сколько времени, — заметила она.
— Может, научимся готовить кубинский суп, — пошутил я.
— Обязательно научимся. И кубинский кофе, и всё остальное.
Мы сидели на кухне, пили чай с оставшимися пирожными, и никто не хотел разрушать эту теплую атмосферу. За окном шумел майский дождь, но в доме было тепло и уютно.
Завтра нас ждала дорога на Кубу, неизвестность, новая жизнь. Но сегодня был этот вечер — вечер триумфа, любви и счастья. И я знал, что где бы мы ни оказались, память об этом вечере будет согревать нас.
Вечером, лёжа на кровати в темноте, мы ещё долго разговаривали. О Кубе, о том, что нас ждёт, о наших планах. Инна волновалась, но я чувствовал, что она готова к переменам. А я… я думал о генерале Измайлове, о том, какая работа нас действительно ждёт на острове, и о том, что не всё так просто, как кажется на первый взгляд.
Но это были мысли на завтра. Сейчас же мы были вместе, в безопасности, и впереди нас ждало большое приключение.
— Спокойной ночи, Инка, — тихо сказал я.
— Спокойной ночи, Костя. Завтра будет новый день.
— Уже сегодня…
И я заснул под мерное гудение города за окном, думая о том, что завтра мы будем уже на пути к морю, к кораблю, к новой жизни.
Следующим утром, перед уходом мама Инны вынесла нам в пакете два свёртка — в одном были вареники с творогом, в другом, вязаный свитер. Оба, тёплые по-своему.
— Мама, ну свитер зачем? Мы же в Гаване жить будем!
— Бери дочь, до этой самой Гаваны еще добраться по морю надо, а еще весна…
На улице еще темнело. Машина снова ждала у подъезда.
— Береги её, Костя, — повторила мама тихо, на прощание.
— Обязательно и непременно, — ответил я, и это была правда.
— Завтра уже будем в Одессе, — сказал я.
— А послезавтра на корабле, — добавила она. — Страшно представить.
— Ничего страшного. Морской воздух, солнце, время подумать о будущем.
— Костя, — она обняла за плечи, — как думаешь, мы справимся? На Кубе, я имею в виду.
Я повернулся к ней, взял её лицо в ладони:
— Обязательно справимся. Мы же команда, помнишь?
— Команда, — повторила она и улыбнулась. — Мне нравится, как это звучит.
Платформа была почти пустой. Сквозняк вдоль перрона тянул запахом мазута, железа и давно нечищеных рельсов. Поезд до Одессы должны были подать минут через десять, но я уже стоял у начала платформы, прикрывшись от ветра воротником куртки. В дальнем конце показалась тень. Плечи узнавались сразу — сутуловатая фигура с легкой, разболтанной еврейской походкой.