И тут произошло то, что в любом другом месте показалось бы просто городской случайностью. Но здесь, в сердце Одессы, накануне выхода нашего эшелона в море, это стало событием.
Полковник как раз поправил китель и собирался, видимо, снова подойти к кому-то из женщин, когда над его головой резко закружились три чайки. Они не каркали, не издавали обычных звуков, а будто синхронно зависли в воздухе, вымеряя угол атаки.
Первый залп пришёлся точно по фуражке. Жидкий, густой, тёплый — он стекал по козырьку и мгновенно начал пропитывать плечо мундира. Полковник замер, не сразу поняв, что произошло. Люди рядом шарахнулись, а затем в изумлении уставились в небо.
Второй, пришёлся на правую лопатку и часть воротника. Бело-зелёная субстанция с лёгким перламутровым отливом размазалась по ткани и шлёпнулась на туфли. Один прапорщик не выдержал и прыснул в кулак.
Третий дрон подлетел чуть сбоку и выдал мощный веерный выстрел прямо на спину и аккуратно — на серую шевелюру. Это было похоже на тщательно отрепетированный финал.
Полковник застыл. Рука поднялась к плечу, затем к фуражке. Пальцы прикоснулись к вязкому, горячему… и он понял. Его лицо перекосилось. Сначала от омерзения, потом — от негодования. Он резко обернулся, но тут же раздался первый громкий смешок. Потом второй. А через несколько секунд смех захлестнул всех, кто ещё недавно выглядел серьёзным и настороженным.
Прапорщик с сигаретой присел на лавочку и чуть не свалился от хохота. Какая-то женщина вытирала слёзы, качая головой.
— Вот тебе и государственная тайна! — пробормотал кто-то, хватаясь за живот.
— Птички у нас с чувством юмора! — прокомментировал офицер в гражданском пиджаке.
Полковник выругался. Не громко, но с таким чувством, что даже «Друг» зафиксировал всплеск низкочастотной лексики. Он попытался сохранить достоинство и направился к зданию, пятнами унижения закляксанный по всей спине. Но в этом виде ни один человек в радиусе ста метров не воспринимал его всерьёз.
Инна прижалась чуть ближе и еле слышно прошептала:
— Боже… Как вовремя!..
Ответ не понадобился. Улыбка на моем лице говорила сама за себя.
«Он теперь будет держаться от нас подальше, — прозвучал голос „Друга“ в моем сознании. — И ещё долго не поймёт, почему так случилось.»
Шум перед Домом офицеров затихал. Люди расходились в прекрасном настроении, унося с собой анекдот, который точно переживёт этот рейс. Над Одессой летали чайки, а среди них — те самые три, что сегодня сделали день по-настоящему светлым.
Морской вокзал Одессы дремал в ночной дымке, будто и не подозревал, что под его сводами проходят сейчас самые необычные пассажиры. Военные в гражданке входили партиями, по пятнадцать–двадцать человек, разными маршрутами, в разное время. Шли молча, с баулами и сумками, одетые строго, но без формы, как и было предписано инструктажем.
Старшие офицеры перекидывались короткими взглядами, напряжение прямо витало в воздухе. На таких массовках любой резкий жест мог вызвать цепную реакцию: паника у гражданских, интерес у пограничников, хотя они и так были в курсе происходившего.
— А что это за народ? — удивлённо спросила молоденькая сотрудница морвокзала, наблюдая из своего окошечка, как по залу толпой проходят люди явно не туристического вида.
— Футбольная команда, — с тенью иронии ответил кто-то из дежурных. — Турнир в Латинской Америке.
— Так у них лица как у похоронной команды, а не футбольной…
— Просто серьёзно настроены на победу.
У входа в таможенную зону народ слегка замедлился. Первыми пошли на досмотр жены и дети с лёгкими сумочками, а потом уже мужчины с чемоданами, которые по старой армейской традиции перепоручили своим солдатам. У меня подчиненных не было, поэтому один из самых легких чемоданов взяла жена. Когда до меня дошла очередь, я вдруг оказался в центре внимания: меня задержали на досмотр.
— Что это у вас? — таможенник крутил в пальцах блестящий предмет.
— Это… юбилейная монета. На Кубе подарю, в музее оставлю.
— Монеты, это валютные ценности, товарищ, — строго заметил старший таможенной смены.
— Какие валютные? Это же наши, советские! — Вспыхнул я. — С Гагариным, с победой, всё по-честному.
— Не положено.
За моей спиной уже начиналось раздражённое гудение. Тот самый полковник КГБ подошёл ближе, и нависнув над столом произнес сквозь зубы: