Мимо неслышно сновали официанты с минеральной водой и готовыми закусками. В зале пахло рыбой, специями, и даже жареным луком. Инна расправила салфетку и посмотрела на меня с такой миной, будто это она выбрала этот лайнер в «Интуристе».
Недалеко от нас расположились трое мужчин лет сорока, явно не моряки, но и не туристы. Один из них — лысеющий, с лицом прапорщика — негромко бурчал:
— Я тебе говорю, если в Лас-Пальмасе будут местные, лучше вообще рот не открывай. А то скажешь что-нибудь про «учения», потом будут тянуть с нас жилы.
Второй хмыкнул:
— Что ты переживаешь? Все туристы как туристы. Особенно мы.
Инна перехватила мой взгляд и едва заметно кивнула. Мы оба всё поняли.
— Ну, если нас и будут везти на какую-то секретную базу, — сказала она, — то пусть хотя бы кормят не хуже чем здесь.
— С чего, ты это взяла, дорогая?
— Костя! Я что полная дура, по твоему?
По пути обратно в каюту мы прошли мимо группы из пяти-шести человек, обсуждавших, где можно будет «при случае» сдать доллары. Один из них, с обветренным лицом и мосолистыми руками, сказал:
— Только тихо. Нам ещё до Гаваны дожить надо без приключений. Ты помнишь, что было с теми в Марселе?
Последовал небольшой гул. Я с женой ускорил шаг.
Нам не спалось, и мы решили прогуляться по всем открытым палубам. Наконец, мы остановились на корме, разглядывая воду за бортом, где к нашему великому удивлению рассмотрели скопище мелких медуз вокруг корпуса корабля. Минут через десять забурлила вода под кормой, раскидывая в разные стороны это самое медузоидное поколе́ние, и корабль стал потихоньку отваливать от причала. Совершив какие положено манёвры, он стал выходить за пределы порта, а через пятнадцать минут мы вернулись в каюту.
Всё! Все страхи, что что-то сорвётся, в последний момент где-то что-то не сладится, остались позади. Мы плывём на Кубу, мы плывём в новый, яркий мир! За это и выпили по чуть-чуть и завалились спать. Но не сразу…
Проснулся по давней привычке в шесть утра и сразу же выскочил на палубу. Инну будить не стал — пусть еще поспит моя девочка. Было светло и солнечно от только что поднявшегося из-за горизонта солнца, а голубое и чистое небо предвещало отличную погоду. Но самое главное — МОРЕ. Ласковое и синее. Огромное море во все стороны, без малейших признаков суши.
Свежий, прохладный утренний ветер приятно трепал волосы и пах чем-то терпким и солёным, как будто сразу несколькими стихиями — солнцем, водой и дальними берегами.
Не спеша обошёл все палубы, постоял на корме, с удовольствием глядя на широкий кильватерный след.
Пена за кормой ложилась ровной полосой, плавно изгибаясь вдоль курса, и завораживала своей однообразной, но мощной игрой волн. Где-то в глубине этой белой струи мерещилось продолжение корабля — будто бы он тянул за собой длинный шлейф воспоминаний и снов.
Потом я перешёл на нос и, перегнувшись через борт, стал смотреть вниз на белый пенный бурун от разбивавшейся волны. Мне даже показалось, что там в какой-то момент выскочил из воды дельфин.
Я замер, вглядываясь, но больше ничего не увидел — только блеск воды и тонкую радугу в мельчайших брызгах. Наверное, показалось. Или это просто море подмигнуло мне своим озорным глазом.
Первые сутки наш корабль шёл строго на юг, пройдя практически всё Чёрное море.
Погода стояла отличная — ровный штиль, лёгкая зыбь и тёплый ветер, напоённый весной. Мы почти не чувствовали качки, только тихий гул судна и ритмичное покачивание пола под ногами напоминали, что под нами километры воды.
Где-то в полночь мы должны зайти в пролив Босфор, на обоих берегах которого расположился Стамбул.
На палубе собралась целая группа — стояли молча, кто с фотоаппаратом, кто с чайной кружкой в руках. Я с женой поднялся к ним и мы остановились рядом с ними.
Стамбул сиял — огнями улиц, маяков, мостов и бесчисленных окон. Слева по борту — громада города, справа — тёмная громада Азии. А между всем этим — лента Босфора, узкая и полная таинства.
— Вон тот мост — Босфорский, — подсказал кто-то. — Его вон видно, как шлейф.
Я кивнул, не отрывая взгляда.
Под утро судно сбавило ход — спускали трап для лоцмана.
— Ну что, товарищ капитан, удачного вам плавания, — сказал турецкий лоцман по-русски с сильным акцентом.
Капитан пожал ему руку и передал неприметный свёрток.
— Как договаривались. «Столичная».
Лоцман засмеялся, прижал свёрток к груди и ловко спустился на катер, который тут же отвалил, оставив за собой пузырящуюся волну.