Ещё в Одессе, увидев и осознав, как этот полковник любит распускать слюни и запускать руки туда, куда не следует, я дал команду своему дрону-охраннику: наблюдать, записывать, сохранять. Дрон, обрадовался новому заданию и тут же принялся за дело с усердием, достойным отличника разведшколы.
Через пару дней он уже сообщил, что объём компромата уверенно превысил лимиты приличия. Там было всё: очень откровенные шалости в каюте, разговоры вполголоса с очень откровенными оценками советского строя и начальства, и многое другое.
Теперь оставалось дело за малым — перегнать всё это на обычный видеомагнитофон, чтобы показать заинтересованной стороне, например, самому полковнику… или его жене, или начальству которое вдруг прибудет на Кубу. Да и Измайлов, подозреваю, не откажется от такого бонуса. Надёжный компромат — это универсальная валюта, особенно среди тех, кто носит синие погоны, но забыл, зачем. Работа была выполнена блестяще.
Сейчас я пошёл искать видик, может кто-то из офицеров вёз его в подарок родственникам, или поспрашивать у экипажа. Пора было начинать лечение.
Полковник выглядел неважно. Под глазами — синяки, губы поджаты, взгляд бегает. Медсестра, с которой он ещё вчера нежно переговаривался на корме, теперь демонстративно не замечала его существования. А Инна и вовсе встречала его молча, с ледяным взглядом.
Я поймал момент и подошёл к нему в холле у входа в ресторан, где по вечерам показывали советские фильмы. Полковник нервно курил, пытаясь держать маску офицерской невозмутимости.
— Как самочувствие, товарищ полковник? — поинтересовался я с самым заботливым выражением лица.
— Терпимо… — буркнул он, — спал плохо.
— Тогда вам нужно расслабиться, — сказал я доверительно и наклонился чуть ближе. — У меня, кстати, есть отличный лечебный сеанс… на видеокассете.
Полковник бросил на меня настороженный взгляд:
— Что ещё за сеанс?
— Психотерапия, — пожал я плечами. — Камера скрытая, лечение — открытое. Сплошной кинотренинг. Сюжет завораживает: вы, дама, шепот, губы, член. Повторяется несколько раз, но с вариациями. Можно смотреть по кругу. Особенно хорошо помогает при расстройстве морали и головокружении от успехов.
Полковник побледнел, а я, выдержав паузу, добавил:
— Если хотите, могу дать копию. Или, наоборот, стереть, чтобы не травмироваться. Как вменяемый человек, я за ваше душевное здоровье.
Он сглотнул и сделал шаг в сторону, но я остановил его лёгким касанием локтя:
— Не бойтесь. Это видео не попало еще ни в вашу структуру, ни к конкурентам, ни в партийные органы. Пока. Но, как говорится, у каждого есть шанс на ремиссию.
И, глядя ему прямо в глаза, я достал из внутреннего кармана видеокассету в футляре, в бумажном пакете который используют при морской болезни. Подмигнул:
— Вот здесь ваша позорная отставка и уголовное дело.
Полковник ничего не сказал. Просто взял кассету, развернулся и быстро ушёл. А я повернулся к стенду с расписанием фильмов, насвистывая «Песенку о тревожной молодости». Настроение улучшилось.
Полковник поймал меня у выхода с палубы буквально через пару часов. Был он в гавайской рубашке и шортах, но выглядел, как всегда, будто собрался участвовать в выборах — серьёзен, напряжён, глаза бегают.
— Константин Васильевич? — начал он.
Я кивнул.
— Прогуляемся? Пять минут. Просто поговорить.
Он повёл меня за палубный барьер, туда, где сушились спасательные жилеты и не было никого, кроме случайной чайки, которая зачем-то дремала, уткнувшись своим клювом в свои же перья.
— Послушай…те — начал он. — Я перегнул. Случилось, ну… по-человечески. Пойми…те — длительный рейс, женщина рядом, стресс…
— Я понимаю, как мужик. Всё понимаю… Так что вы хотите?
— Ну, скажем так, не хотелось бы, чтобы… это всё куда-то ушло.
Он достал из внутреннего кармана плотный конверт. Не открывая, протянул мне.
— Просто… чтобы загладить. По-мужски.
Я взял конверт, открыл. Там были аккуратно сложенные купюры — сотенные банкноты с Франклином. Рядом вложена была даже визитка — «Экспортно-импортное управление», с его рукой дописано: «Михаил».
Глава 28
Я захлопнул конверт, не говоря ни слова, а потом медленно, нарочито аккуратно сунул его в ближайшую мусорную урну, словно избавлялся от использованного бинта.
— Это ты сейчас что сделал? — сдавленно спросил он.