Капитан появился в проходе, постучал костяшками пальцев по металлической обшивке.
— Взлетаем через минуту. Закрепитесь как следует. Отсек герметизирована, но будет немного шумно — не «Ту-134».
Силу тяжести стало чувствовать чётче. Гул винтов стал выше, фюзеляж начал вибрировать. Затем всё резко изменилось — металл запел на одной чистой ноте, и земля куда-то исчезла из под брюха машины. Минск остался позади — с занесёнными снегом парками, трамвайными рельсами, по которым не раз ехали с Инной, улицы, ставшие за короткий срок почти родными.
Инна наклонилась ближе, и почти прокричала:
— Никогда бы не подумала, что полечу за границу вот так. Внизу — облака, а внутри — немного страшно… но и радостно.
В ответ — моя рука, тёплая, уверенная, коснулась её ладони.
Полёт проходил без особых происшествий. «Друг» молчал, наблюдая за всеми параметрами. За перегородкой слышался ровный гул двигателей. Пилоты работали как один организм, командуя механизмами и людьми точно и слаженно. Всё шло по плану.
Примерно через два часа, голос из кабины нас известил:
— Переходим в зону польской ответственности. Варшава уже на связи. Минут через сорок снижаемся. К погоде претензий нет. Над городом ясно, температура — минус два.
Инна тихо выдохнула:
— Значит, уже почти там…
На подлёте к Варшаве, сквозь иллюминаторы открылся городской пейзаж. Красные крыши, шпили костёлов, дым от печей. Город, знакомый по книгам, фильмам и рассказам мамы, казался спокойным и плотным, будто смотрел с земли и размышлял: кто пожаловал, с чем и нахера?
Полковник Дубинский, сидевший впереди у самой переборки с кабиной летчиков, повернулся, поправил ушанку и произнёс:
— Варшава — город старый, умный. Людей здесь надо слушать, не только слышать. Особенно если заговорят не с гонором, а по-человечески.
Касание шасси о бетон полосы оказалось мягким, почти незаметным. «Ан» пробежал по взлётке, поворачивая к грузовой площадке. Варшава встретила без фанфар, спокойно и по-деловому.
Я поднялся, помог Инне с её пальто, подал руку. С этого момента жизнь началась с новой отметки — в другом ритме, и с другим пейзажем за окном.
Как оказалось приземлились мы на аэродроме Легьоново, который встретил нас спокойной утренней прохладой. Снег под ногами поскрипывал сухо, а из низкого польского неба сочился мягкий серый свет, который в Минске бы окрестили «зимним рассеянным». Ан-22, будто усталый кит, замер на краю взлётки, раскрыв чрево грузового отсека. Техники уже суетились возле погрузочной аппарели, отдавая команды на русском и командном — вперемешку. Ниву с прицепом готовились снимать с фиксаторов.
— Машину тронь только после команды! — строго бросил старший борт техник, осматривая ремни на платформе. — Тут все серьозно. Не торопись, товарищ инженер.
Инна, одетая в светло-серое пальто и вязаную шапку, прижалась к меху воротника и молчала, наблюдая за разгрузкой. Спросила тихо:
— Это и есть Легьоново? Здесь мы теперь жить будем?
Рядом подошёл военный в шинели и фуражке с золотой кокардой.
— Здравствуйте, товарищи. Подполковник Каширин, зам по тылу варшавского госпиталя. От полковника Дубинского уже получили указание. За вами закреплено жильё в ДОСе. Машину, как пригоните — на стоянку у штаба. Там охрана. А пока — прошу со мной, вас ждут.
Ниву сняли с аппарели аккуратно, неспеша. Двигатель, пусть и замёрзший, завёлся с первого раза. Короткий путь до ДОСа прошёл быстро. Польская дорога, посыпанная смесью песка и соли, тянулась между засыпанными снегом домами. В воздухе пахло дымом от печей и морозом. Польский пригород дышал тишиной и какой-то основательностью. До нашего нового жилья, судя по одометру было 23 километра.
ДОС оказался не многоэтажкой, а аккуратным старым польским домом с крыльцом, покатой крышей и кирпичной трубой. Внутри — две комнаты, большая кухня, и, к сильному нашему удивлению, огромная печь с лежанкой, добротной, наверное ещё довоенной кладки.
Каширин объяснил:
— Домик старенький, но тепло держит лучше любого нового с центральной системой отопления. Печь топить умеете?
Инна ответила с улыбкой:
— Ещё бы. Моя бабушка в деревне жила — там только печь и была. Разберёмся.
Внутри — чисто, пахло кирпичом и воском. На столе — расписная скатерть и подписанный на польском «Witamy w Polsce» пакет с продуктами. Сало, хлеб, варенье и даже бутылка местной «Żubrówki».
Подполковник Каширин кивнул: