— Ну как, есть вдохновение?
— Если честно, нет. Я люблю животных, это грустное место. Я ведь даже могу с ними практически разговаривать, а тут ни с кем и не пообщаешься. Даже другие животные, например, собаки, которые знали вон того Гюнтера с памятником или Марса с красной миской, не смогли бы прийти их навестить, потому что тупо по фотке не узнали бы своего друга, ведь животные не распознают изображения.
— А у меня есть вдохновение.
— Может быть, если бы я был под наркотиками, то у меня тоже было бы.
— Есть пиво.
Кас достал их рюкзака две банки. Это было немного, но в том, чтобы пить пиво в лесу было что-то классное, архаически русское, как мне почувствовалось. Я показал Касу на табличку.
— Тебе не кажется, что Мармеладка — тупая кличка для кошки? Это же язык сломаешь, пока ее позовешь. Надеюсь, они сокращали его имя.
— Джелли Белли.
И тогда у меня появились две забавные мысли. Первая: будь я котом или собакой, на моей табличке было бы написано либо «Гел, любимый пес», либо «Джел, классный песик». В первом случае табличку бы написал папа, во втором — Кас. Будь я котом или собакой, мои годы жизни бы смотрелись не так удручающе и даже почтительно. Вторая мысль: на моем настоящем памятнике будет написано «Гелий Филатов», и проходящие мимо люди будут смеяться над моим именем и говорить: надеюсь, они его сокращали.
Кас сказал:
— Когда я убил крольчиху, ее звали Руру, мне не было ее жалко, мне даже понравилось. В своих глазах я совершил хороший поступок, избавил ее от страданий. Потом на улице я как-то увидел, как кот подрал голубя. Тот был не жилец, и я тоже его добил. Мне снова стало хорошо. А потом много времени спустя мой отец начал умирать от цирроза.
На самом деле его слова меня немного напрягли, я ждал пессимистического завершения и даже ничего не сказал.
— И мне стало его жалко, но вовсе не захотелось его убивать. Более того, мне не захотелось, чтобы кто-то помог ему это сделать. Мне бы хотелось, чтобы он жил и жил, а если это невозможно, то каждая выигранная минута у смерти — это типа победа. И главное, отцу хочется жить.
— Ты раскаиваешься за Руру и голубя?
— Да вроде бы и нет, Руру была не жилец, и голубь бы погиб точно. Да и животные, они не чувствуют, как человек. Но если бы мне предложили бы четыреста рублей снова, я бы отказался. Разве что только за четыреста долларов.
— Сколько лет прошло. Инфляция.
Я подумал, что Кас наливает ночами пьяному отцу суп, чтобы искупить свою вину перед Руру, общается со мной — чтобы искупить вину за голубя. Нами могут двигать совершенно разные мотивы, чтобы начать общение, но главное — это сам момент дружеской близости.
Мне осталось отмучиться всего год.
Губы Каса скривились, лоб нахмурился, и до того, как он раскрыл рот, я понял, что он заговорит об убийстве.
— Если ты в самом деле считаешь, что из-за Илона Маска погибло столько людей и могут быть новые жертвы, я помогу тебе его убить.
Я не понял, как это было связано с Руру и голубем, но я заулыбался во все зубы.
— Ура! Ура! Ты поедешь со мной в Америку, чтобы убить Илона Маска! Это супер!
Мы сидели дальше, о чем-то разговаривали. С кладбищем ничего не происходило, сегодня мы были единственными гостями. Но тот факт, что на нем вообще бывают посетители, делает человека очень трогательным. Если не брать в учет ублюдков, которые допускают огромные катастрофы, устраивают теракты, убивают людей и обижают беззащитных, то люди в основном чувствительные, нежные и печальные существа.
Кас сказал:
— Надеюсь, их закапывают в коробках. Иначе у владельцев животных, выгуливающих их в лесу, могут начаться проблемы с бездомными собаками.
— Пластик вреден для окружающей среды. Почему?
— Они могут начать нападать на домашних питомцев. После Битцевского маньяка в той местности начались проблемы с бездомными собаками, потому что они находили трупы, вкушали вкус человечины и нападали на людей.
Кас выглядит не очень трогательным, но мне кажется, что его акцентируемые мысли о смертях и убийцах из-за Руру и умирающего отца.
На табличку Кешеньки села синица, мне хотелось думать, что она его навещает.
Но Кешеньке все равно. Нет загробного мира для птиц или собак, они не знают, что их хозяева приносят на их могилки игрушки и прибивают заламинированные фотографии. А знали бы — не поняли бы, что это мило. Все эти декорации для живых. Нет и загробного мира для людей, они не пребывают в хорошем месте, не расплачиваются за грехи при жизни, не следят за тем, что происходит с их близкими. Именно поэтому я могу принимать различные вещества в Сириусе и не беспокоиться о том, что бы сказала моя мать.