— А вдруг своим путешествием я изменил себе карму и не умру? Тогда папе не будет резона обеспечивать ребенка, ведь есть его настоящий отец. А я, как ты говоришь, кусок дебила.
Тогда Капа стучала по мне снова, еще более зло.
— Тогда я тебя лично пришью! Чего тебе за жизнь цепляться?
Было даже немного обидно, хотя у нее были все права на злость.
Когда папа всех пригласил, Капа отвела меня в комнату и сказала:
— Скажешь папе, что мы поженимся.
— Нет! Я не хочу!
— Тебе-то что с того?! А ребенку будет польза! Твоему, между прочем!
— Папа и так будет платить!
— Это даст больше гарантий! Представишь отцу меня как невесту, понял?
— Да блин! Как мы можем пожениться, если ты даже больше мне не даешь!
— Иди сначала на СПИД проверься, нарик усратый, а только потом произноси слово «секс»!
— Я не произносил слово «секс»!
И на инфекции я проверялся, все было хорошо. В общем, все продолжалось дальше в таком духе, переспорить Каппу было нельзя, поэтому в итоге я согласился на ее требования. С меня не убудет. К тому же после таких перебранок я понимал, что все-таки влюблен в нее. Может быть, не настолько сильно, чтобы захотеть прожить всю жизнь вместе, но существует ли вообще такое чувство, мне уже не узнать.
Несмотря на то, что Гелия должна была приготовить еду для праздничного стола, все договорились, что Астерион сделает дома селедку под шубой, Мира с Капой — оливье и сыр с чесноком, а я должен был запечь утку по рецепту самого Сола Августа. Фелис разрисовала окна первого этажа зубным порошком, на них появились елочки и олени, а крыльцо обвязала гирляндами с фонариками, вышло сказочно. Елка тоже получилась красивой, но я не принимал участия в ее украшении. Раньше мы всегда старались нарядить елку втроем с родителями, это была традиция, которую все пытались соблюдать и найти время, когда все вместе будут дома. Папа тоже, видимо, об этом думал, когда я отказался наряжать ее с ними, но сделал вид, будто бы никаких ассоциаций к нему не пришло. Пускай теперь наряжают елку втроем. Они и Яромила посадили рядом с собой. Да, счастье какое, он уже пару месяцев умел сидеть, и все не могли этому нарадоваться.
И все-таки этот день выдался для меня тяжелым. Я старался не думать, но все равно думал — это первый Новый год, который мама не встречает с нами. От этого мне было сложно участвовать в предпраздничной суете, даже присутствие Фелис меня не так смущало, как мамино отсутствие. Я много времени проводил на улице среди сугробов, мерз и курил, и даже разок вызвался покатать коляску с младенцем по двору. Но моя печаль почти оставила меня, когда я услышал заветный звук мотора машины Астериона.
Они вышли все нарядные, праздничные, как новогодняя елка. Под распахнутой дутой курткой Миры было тоненькое серебристое платье, на шее и в ушах блестели украшения, ее кудрявые волосы пружинили, как новогодний серпантин. Капа же была в более скромном, нехарактерном для нее бесформенном платье, скрывающем живот, оно было зеленого елочного цвета, ее рыжие волосы были убраны в сложную прическу и блестели, как снежинки на окне, видимо, обрызганные каким-то спреем. Обычно Капа либо не красилась вовсе, либо делала это очень ярко, сейчас же макияж на ней был, но едва заметный, делающий ее очень симпатичной девочкой. Даже на Астерионе часы будто поблескивали особенно празднично, а Кас надел футболку с крысой в новогоднем колпачке.
— Нихуевый у тебя дом, — сказала Мира и вдруг обняла меня. Она была чуть пьяна уже, но только самую малость.
— Только попробуй облажаться, — сказала Капа, будто бы это я мог упасть в грязь перед своим отцом. У нее были какие-то такие вкусные духи, будто она пахла мороженным яблочком, что я отвлекся на этот аромат и ничего не сказал.
— Они немного нервничают, — сказал Кас, подавая мне руку. Но на самом деле нервничали они не больно сильно, потому что без стеснения пошли к моему дому вперед меня. Я помогал Астериону выгружать вещи, а он напевал мелодию одной рождественской песенки.