Но, оказавшись в его объятиях, Наташа почувствовала себя плохо. Кружилась голова, ломило все тело, а низ живота разрывала такая боль, что она чуть не потеряла сознание. Вид, наверное, был соответствующий — случайный кавалер тоже испугался, и, когда она, наврав какую-то чушь про внезапный приступ аллергии, сбежала в ночь, он вздохнул с облегчением.
Потом были и другие, но каждый раз происходило то же самое. Наверное, и впрямь аллергия… На мужчин, горько решила она про себя — и больше не экспериментировала. Она же не мазохистка, в конце концов! Зачем зря себя мучить? Про свои проблемы Наташа не рассказывала никому, даже брату. Гордость не позволяла. На все вопросы о личной жизни отвечала с улыбкой: еще не встретился, мол, достойный человек! Где ж его взять-то по нашим временам?
Теперь она просто жила своей жизнью, в которой есть работа, есть масса интересов: спорт, авангардные театральные постановки, книги, есть подруги — приятные молодые женщины ее возраста и круга, с которыми можно попить кофе, прогуляться по магазинам или просто посплетничать…
А по-настоящему близкий человек у нее только один — Максим.
Кажется, существующее положение его вполне устраивало. А что? Ухожен, присмотрен, как любимое дитя, и в то же время никто не ограничивает его свободу! «Сестру иметь удобнее, чем жену, — шутил он, бывало, и тут же добавлял вполне серьезно: — Я тебя, Наташка, ни на кого не променяю».
Наташа знала, конечно, что брат встречается с девушками. Некоторых он приводил домой, но она никогда не вмешивалась, благо квартира просторная. Время от времени кровать в его комнате скрипела громче обычного и утром в ванную пробегала полуодетая девица. Почему-то все они были на одно лицо — белокожие пухлые блондинки с голубыми фарфоровыми, как у куклы, глазами. Наташа их даже не различала и часто терялась в догадках: это та же, что и в прошлый раз, или уже новая?
Так продолжалось до тех пор, пока в фирму, где она теперь работала, не пришла новая секретарша Верочка Муравьева. Никто почему-то не звал ее Верой, только — Верочкой, это имя очень ей подходило. Как там у Бунина? «Женщине прекрасной должна принадлежать вторая ступень, первая принадлежит женщине милой».
А Верочка именно такая, что правда, то правда. Каждый, кто общался с ней хотя бы несколько минут, попадал под власть ее удивительного обаяния. Даже директор Степан Сергеич, мужчина с непредсказуемым и бурным темпераментом, имеющий привычку орать по поводу и без. Все, что она делала — варила кофе, отвечала на телефонные звонки или беседовала с самым трудным и недовольным клиентом, — у нее получалось быстро и ловко, как будто не стоило ей ни малейших усилий.
Мало-помалу они с Наташей подружились. В Верочке ее привлекало то, чего ей самой особенно не хватало, — кокетливая женственность, веселый, легкий характер, а главное — умение наслаждаться каждым мгновением жизни.
Как-то перед самым Новым годом Наташа свалилась с жестоким гриппом. А время-то горячее, работать надо! Балансовый отчет сам собой не закроется. Верочка тогда привезла ей кучу документов, дверь открыл Максим.
К Наташиным приятельницам он обычно относился с вежливым равнодушием. Здоровался, мило улыбался и тут же уходил к себе в комнату. Извините, мол, работать надо! «Знаешь, я слишком не люблю умных баб, — говорил он в минуты откровенности, — с дурами как-то проще».
Ага, не любит… Сначала стоял минуты две, растерянно хлопая глазами, а потом — метнулся в свою комнату, выключил компьютер, сбегал за торгом и бутылкой шампанского и принялся развлекать их смешными историями, на которые был великий мастер. Они засиделись за столом допоздна, и Максим пошел провожать Верочку до дому, а когда вернулся — на лице его застыло столь идиотски счастливое выражение, что Наташа даже отвернулась. Смотреть на него было все равно что на лампочку в двести ватт без абажура.
Дальше все пошло очень быстро. Максим стал исчезать из дому все чаще и чаще, а Верочка прямо сияла. Что-то новое появилось в ней — очень женственное, спокойное…
А вот дружба их как-то сама собой сошла на нет. И что греха таить, именно Наташа всеми силами уклонялась от общения и все Верочкины попытки решительно пресекала. Им, конечно, приходилось по-прежнему видеться каждый день на работе, но здесь Наташа взяла особенный тон — подчеркнуто отстраненный и холодно-вежливый. Она теперь подмечала малейшие Верочкины промахи и никогда не упускала случая указать на них.
Дома тоже было не лучше. Теперь, если Максим заговаривал о Верочке, Наташа делала каменное скорбное лицо и поджимала губы. Если приходил с ней вместе — тут же поднималась и уходила к себе в комнату. Если видела оторванную пуговицу на рубашке брата или пятнышко на брюках — как бы невзначай говорила что-нибудь о лентяйках и неумехах, которые хотят заполучить мужчину в полную собственность, а заботиться о нем не желают. Максим сначала пытался отшучиваться, но Наташа упорно продолжала гнуть свою линию. Постепенно он почти перестал бывать дома, а по телефону говорил с ней вроде бы вежливо, но с холодком. От прежних доверительных отношений с вечерними посиделками за чаем, разговорами обо всем на свете и добродушными подшучиваниями друг над другом почти ничего не осталось.