— Я отдал свой Каркен сыну, но это не значит, что я не могу орудовать другим!
— Итак, Хэдон, ты должен сделать это сегодня же вечером, — сказала Фебха. — выбери еще несколько других мужчин; Клайхи назовет тебе имена лучших. И пусть Кхо дарует тебе хитрость и мужество избавить нас от этой гиены Гамори.
Раздался стук в дверь. Слуга открыл ее, вошла жрица. Она наклонилась, шепча что-то на ухо Фебхе, затем, бросив взгляд на Хэдона и Кумина, вышла. Фебха с минуту молчала.
— У меня плохие новости, — произнесла она наконец. — Кумин, твоего сына, Метсуха, схватили люди Гамори. Его держат сейчас за Дверью Девяти. Мой муж-свинья, передал, что желает говорить с тобой, Хэдон.
Кумин выругался. Хэдон воскликнул:
— Что могло ему понадобиться…? Он замолчал, нахмурясь:
— Полагаю, он хочет сторговаться. Если я сдамся ему, он освободит Метсуха невредимым.
— Я догадываюсь, что именно это он и предложит, — проговорила Фебха. — Но ты не можешь так поступить, даже если он и желает того. Ты необходим Лалиле; ты будешь нужен своему еще неродившемуся ребенку; ты нужен Опару. Мне жаль Метсуха, но ты не вправе жертвовать собой ради брата.
— Давайте сначала спустимся и послушаем, что скажет Гамори, — предложил Кумин. — Он был бледен, но настроен решительно.
Фебха послала слуг за носилками. Она расположилась в них, ее вынесли. По дороге Хэдон спросил отца о своей сестре.
— Дедар сейчас замужем, — начал рассказывать Кумин. — Она уехала вместе со своим мужем Манкитом — ты помнишь его — в новое поселение Картенкло. Это было год назад. Шесть раз от нее приходили известия. Она счастлива, хотя и говорит, что жизнь тяжела. Дедар беременна, потому и я счастлив. Она собирается подарить мне еще одного внука, хотя лишь Кхо знает, увижу ли я его когда-нибудь.
— Ты проживешь долго и увидишь еще много внуков, отец, — сказал Хэдон.
Вновь пришлось разгонять толпу, собравшуюся напротив входа, чтобы Фебха, Хэдон и другие могли выглянуть наружу. Прочная стальная дверь была поднята, решетка все еще опущена. Сменив носилки на кресло, Королева распорядилась:
— Поднимите решетку.
Мужчины подняли кресло и понесли Фебху в нем к самому входу. Хэдон подумал, что это не очень разумно, ибо это делало ее весьма уязвимой, но, очевидно, она верила, что даже Гамори не посмеет напасть на нее.
На рыночной площади было полно людей Короля — по подсчетам Хэдона около тысячи, все построены. Оглядываясь вокруг входа, он видел, что происходило в низу улицы, за массами облаченных в бронзовые доспехи людей с бронзовым же оружием. По обеим сторонам — толпа жителей. Перед ними — три шеренги копьеносцев. Горожане не особенно шумели, но сейчас слышались отдельные выкрики на фоне ропота недовольства.
Люди, видимо, намеревались заставить Гамори вести себя благоразумно, подумал Хэдон. Угрозы в адрес самой верховной жрицы могли привести их в состояние ярости, а это для Гамори было бы нежелательно.
С другой стороны, он, по всей видимости, должен действовать достаточно быстро, чтобы провести пробу сил. Гамори, наверное, полагал, что резня жителей на улицах заставит повиноваться остальное население. И мог вполне оказаться прав.
Затрубили трубы. Войска справа расступились, и через узкую улочку вышли шесть солдат и арестованный.
Хэдон крикнул: “Метсух!”, и услышал, как отец эхом повторил имя.
Метсуха, во многом походившего на Хэдона, со связанными сзади руками, с окровавленным лицом и задыхающегося, бросили на мостовую. Гамори жестом приказал трубам и барабанам играть громче. Толпа стихла. Раздался рев Гамори:
— Обмен! Фебха! Обмен! Один изменник взамен другого!
Ее голос прозвучал ясно, но слабо:
— Что такое, Гамори? Кто изменник? Ты единственный изменник, которого я вижу!
— Не я, — проревел Гамори. — Я не веду войны против тебя, жена! Я лишь отстаиваю право Ресу на первенство, на тот порядок вещей, которого следует придерживаться! Но я здесь не для того, чтобы спорить с тобой! Мне нужен этот изменник, Хэдон! Наш Император сообщил мне, что его следует арестовать и выслать назад, в Кхокарсу!
— У нас нет законного Императора, — заявила Фебха. — Наша Императрица, Верховная Жрица Авинет, объявила Минрута предателем, богохульником и нечестивцем! Потому, Гамори, у тебя нет законного основания для своего требования! В действительности, настаивая на заявлении бунтовщика Минрута, ты объявляешь всем, кто тебя слышит, что ты — мятежник, богохульник и нечестивец. И потому великая Кхо относится к тебе неодобрительно, Гамори! Она сердится на всех, кто тебя поддерживает! Смерть и разрушение станут гостями тех, на кого прогневается Кхо!
— Замолчи, паршивая лживая сука! — взревел Гамори. Его физиономия налилась кровью, но лица стоявших рядом с ним солдат были бледны. — Я здесь не для того, чтобы обсуждать религию или политику или что-либо еще, кроме обмена изменниками. Мне нужен, Хэдон! И если он откажется сдаться мне сам, или ты запретишь выдворить его из храма, то я казню его брата! Сейчас же! На его и твоих глазах! И на глазах богов! Кровь Метсуха будет на руках Хэдона и твоих!
— Ты не имеешь права приказывать верховной жрице Кхо замолчать или унижать ее — а таким образом оскорблять и саму Кхо — не понеся за это возмездия, — проговорила Фебха. Теперь ее голос звучал громче, на какое-то время гнев Королевы преодолел ее слабость.
Кумин, стоявший рядом с Хэдоном, застонал. Он молил:
— Великая Кхо, не допусти этого! Я лишился жены лишь два дня назад, а теперь я могу потерять одного из моих двух сыновей!
Метсух стоял на коленях всего в двадцати футах от входа. За ним — два офицера с оголенными мечами. Гамори находился на одной с ними стороне, примерно в десяти футах позади. Ближайшие шеренги копьеносцев располагались примерно в тридцати футах от каждой стороны входа.
Хэдону хотелось бы знать, не было ли это расположение задумано именно так, чтобы он не смог устоять от искушения ринуться и попытаться выручить брата. Возможно.
На какой-то момент установилась тишина. Гамори, все еще с красным лицом, открытым ртом и сжатыми зубами, шагал взад-вперед. Затем он прокричал:
— Ну, что, Хэдон! Я не буду ждать долго!
— Ты, безусловно, не сделаешь ничего подобного, — сказала Фебха Хэдону. — Отдать свою жизнь за жизнь своего брата — это, несомненно, геройский и благородный поступок. Но этот поступок будет в то же время и чрезвычайно глупым, и эгоистичным. Судьба Опара и истинной религии зависят от тебя. Никто, кроме тебя, не сможет сплотить сторонников Кхо. Ты герой, победитель Великих Игр.
— Я все это знаю! — вскричал Хэдон, осмелясь в гневе и горести прервать ее. — Я знаю, что в действительности Гамори и не думает, что я принесу себя в жертву за Метсуха! Какая польза была бы в том, кроме интересов Гамори и Ресу?
Кумин сказал:
— Это жестокость побуждает Гамори действовать так. Он не может нарушить святость убежища, потому он убивает Метсуха, чтобы причинить нам боль! Он надеется, что один их нас не вынесет пытки быть свидетелем смерти Метсуха и потому бросится спасать его!
— Ты не сделаешь этого! — резко бросила Фебха.
Кумин закричал, вырвал Каркен из руки Хэдона и оказался за входом еще до того, как сын мог схватить его. Хэдон направился за ним, но солдат, стоявший возле кресла Королевы, просунул свое копье меж его ног, и Хэдон, растянувшись, вывалился за дверь.
Тут же в него полетели копья. Он вкатился обратно. Два копья пролетели над ним — одно столь близко, что древко скользнуло о ребра. Третье ударилось о тротуар как раз перед ним, воткнувшись наконечником в цемент. Хэдон отполз под защиту стены за входом; более копий не бросали.
Тремя секундами позже он подпрыгнул, решив посмотреть, что происходит, даже если бы и пришлось увертываться от метательных снарядов. Он увидел, что у двух офицеров, карауливших лежавшего Метсуха, сильно поранены шеи. Метсух пытался встать. Гамори сам защищался мечом от кровавого орудия Кумина. Хоть у Кумина и была лишь одна рука, он орудовал Каркеном так, будто держал его эфес двумя руками. Затем случилось неизбежное. Копья воткнулись в Кумина с двух сторон и сзади. Он пошатнулся и упал, все еще замахиваясь на Гамори.