— Пальма, не имею ни малейшего представления.
О себе дал знать мочевой пузырь. Я обошел раскидистый куст, спрятался за ним и достал член. Как только из уретры полетела моча, мне показалось, что из меня выходит лава, да-да, обжигающая, сука, лава. Стиснув зубы и усилив напор, я старался как можно быстрей закончить сей невыносимо мучительный процесс.
— Что с тобой? — спросила Пальма, завидев меня. — У тебя на лбу проступили капельки пота, температура?
— Это же Бали, — улыбнулся я. — Жарко тут.
— Да, конечно — с недоверием сказала она. — Садись, поехали.
Усевшись, я крепко-крепко обнял Пальму. Она обернулась и стукнулась своим шлемом об мою каску. Задаваясь вопросом, что конкретно означал этот жест: убери свои лапы, похотливая скотина, или того хуже: я тебя люблю, милый; мои руки машинально ослабили хватку.
Проехав несколько кварталов, мы наконец-то добрались к частной клинике. Пальма остановила байк, сняла каску и повесила на руль:
— Я думала мы никогда сюда не доберемся.
— Да, меня тоже посещала такая мысль, — сказал я, слезая с Харлея.
— Макс, — встревожена проговорила она, — у тебя возобновилось кровотечение.
Я посмотрел на штаны:
—Вот черт! Похоже что струп размок!
— Ладно, Макс, успокойся, сейчас врачи сделают всё что нужно.
Пальма прошла вперед. Я, уставший и раздосадованный, волочился сзади, смотря себе под ноги. Пальма в припрыжку заторопилась по ступенькам крыльца больницы, тут-то я заметил, что её платьице тоже в крови.
— Пальма, постой.
— Только не говори, что ты опять собрался курить.
— Не в этом дело.
Девушка спустилась ко мне:
— Что еще? — нервно спросила она.
— Твоё платье…
— Что с ним не так?
— Лучше сама взгляни, — я пальцем указал на попу.
— Макс, какого дьявола, — огорчилась она и что-то бубня себе под нос, наверное проклятия на киргизском языке, сняла через голову платье.
Прелестное создание, подумалось мне. Дочь Адама и Евы. Нет-нет, Ева во плоти. Пальма была настолько божественно красива и сексуальна, что я совершенно позабыл зачем мы сюда приехали, зачем стоим на крыльце клиники, зачем она выбрасывает платье в урну и, самый главный вопрос: почему мы расстались. Как так случилось, что мы расстались? Мы ведь должны осыпать друг друга ласками, пить шампанское на берегу бесконечного океана, разговаривать о литературе, о музыке, о картинах и кино, попросту, любить и быть любимыми.
— Макс, честное слово, ты начинаешь меня пугать, — говорила Пальма, расстегивая пуговицы на моей рубашке, — у тебя взгляд, как будто ты под гипнозом.
Я слабо понимал, что она говорит. То есть я видел как неспешно шевелятся девичьи алые губы, слышал звуки, соединяющиеся в слова, слова образовывали какие-то предложения, чей смысл терялся в пространстве. Ощущал кожей шеи её горячие дыхание, ощущал запах волос, неизменно пахнущих жасмином, зачаровано следил за каждым движением её тонких пальчиков и взмахами черных ресниц.
Она сняла с меня рубашку, невинно улыбнулась:
— Ты не против?
— Нет, — рассеяно ответил я, взял её личико в ладони и нежно поцеловал.
Пальма ответила на мой поцелуй, её рот медленно раскрылся и она тотчас же меня укусила за нижнюю губу.
— Макс, что ты себе позволяешь?! — гневно кричала она, грозя указательным пальцем, — я не твоя девушка! Мы расстались по твоей инициативе, кстати. «Мы можем остаться друзьями», — говорил ты мне, помнишь?! Так вот, Макс, друзья в моём мире не целуются по-французски, запомни это!
На меня, как будто вылили ледяную воду, как будто зазвенел трелью будильник, сообщающий: вставай раб, тебе пора на ненавистную работу — расширять кредитный портфель, улыбаться клиентам и председателю правления банка. Я хочу сказать, что протрезвел, очнулся, что чары богини растворились и передо мной стояла всего лишь милая девушка,полуобнаженная Пальма, которая теперь поймав на себе мужской холодный взор, наспех скомкала рубашку, опустила в неё лицо и заплакала. Точёные нежные плечики Пальмы вздрагивали в приступе рыданий.