— Что случилось, — спросил я, — ты заблудился?
— Нет, конечно, — ответил он серьезно, — мне семь лет. Вы думаете, семилетний может потеряться в маленькой больнице.
— Думаю, что всякое бывает.
— Не со мной, я эту больницу знаю, как своих пять пальцев. У меня папа здесь работает.
— Ага, понятно. Ладно тогда, дружок, бывай, — я повернулся к нему спиной.
— Постойте.
— Что? — обернулся я.
—Эм, мм…
— Пацан, — не выдержал я, — хорош, смущаться и топтаться на месте, говори.
Мальчик опустил глаза в пол, потом с трудом выдавил из себя:
— Хочу колы.
— Не любишь просить о помощи?
— Нет! — отрезал он.
— Гордый значит.
У пацана напряглось лицо — брови сдвинулись к переносице, а уголки его губ поползли вниз, он на миг повзрослел лет на 50.
— Колы, говоришь, — я посмотрел на экран автомата, — хорошо-хорошо.
— Деньги всунул, — сказал пацан, — но…
Кнопка «Коки» находилась выше всех остальных, производители, будто и на автомате подчеркивали своё непоколебимое превосходство. Пацану было не достать. Я нажал и вендинговая машина глухо уронила банку в отсек для выдачи товара. Мальчик молниеносно достал колу, кивком головы поблагодарил и направился по своим неотложным делам.
— Эй! — окликнул его. — Где отделение интенсивной терапии?
Мальчик подбежал ко мне:
— Я вас проведу. Услуга за услугу, как говорит мой отец.
— И это правильно, — улыбнулся я ему в ответ.
Пройдя пару десятков метров, мы услышали ругань. Это ругалась Катерина, она стояла у входа в отделение реанимации и кричала, активно жестикулируя руками перед лицом охранника. Охранник же стоял с умиротворенным лицом, неосознанно копируя изваяние Будды.
— Красивая, — сказал пацан, — и волосы у неё такие, словно огонь.
— Ой, мальчик, — произнес я, — вот тебе дружеский совет — берегись рыжих. Они сущие…
— Макс, — заметила меня Катерина, — скажи этому старому придурку, что я сестра Лили.
Старый придурок перевел взгляд на меня.
— О, сер, — он схватил мою руку, — я так рад вас видеть.
Поначалу я не понял его теплого приема, но он всё объяснил:
— Прошу у вас прощение, бога ради, простите, — залепетал он на превосходном английском языке. — Увидев обнаженную плачущую девушку и ваши перепачканные штаны кровью, я подумал…
— Ладно, ладно, — сказал я, сообразив, что передо мной стоит тот самый охранник, который вчера меня встретил на крыльце совсем иначе. — Я бы на вашем месте подумал бы то же самое.
Страж облегченно вздохнул и вновь перекрыл собой дверь ведущую в реанимацию.
— Но у меня к вам есть просьба…
— Какая? Кофе, сладкие батончики — за мой счет, — выпалил он.
— Нет, спасибо — проговорил я, — лучше впустите, пожалуйста, эту девушку к её сестре, на минутку.
— На три! — отозвалась Катерина.
— Я бы с радостью..., — замялся балиец, — но увы, приказ заведующего отделением.
Пожав плечами, я произнес:
— Катя, ничем не могу помочь.
Пацан, о котором мы напрочь позабыли, подошел к охраннику, обнял его ногу и заискивающе произнес:
— Дядя, Бамбанг, ну, пожалуйста.
— Говори со мной на балийском, маленький ты паршивец!
Малый ловким движением вытащил из кобуры газовый баллончик и со всех ног побежал в противоположное крыло госпиталя. Охранник рванул за ним.
— Чего стоишь? — сказал я рыжей, которая восторженна смотрела вслед убегающему маленькому герою. — Иди к своей сестренке.
Катя быстро скрылась за дверью. Немного погодя я тоже вошел в отделение интенсивной терапии, оно было точь-в-точь как в моем сне, — слабоосвещенное и пахнущее всевозможными медикаментами. Пол свежевымытый, все помещения наглухо закрыты, лишь из одной двери, сквозь маленькую щель проникала полоска солнечного света. Я вошел в палату номер 6.