Слова жреца Гарденер пропускал мимо ушей, когда поднимался на ноги держа в своей руке прекрасную девичью ладонь. Маргери Тирелл, а впрочем, без пяти минут Гарденер, смотрела на него чуть ли не слезящимися от счастья глазами. Она ждала этого долгие годы, выдерживала косые взгляды, несколько покушений на свою жизнь и безмерный страх того, что из своих многочисленных походов он вернётся с совсем другой женщиной, а её просто выбросит за ненадобностью. Но он сдержал слово. Вернулся к ней, как и обещал и остался верен, не заимев на стороне ни одного бастарда или любовницу, по крайней мере из известных.
Большего счастья для женщины Вестероса и желать было нельзя. Годы расставания и ожидания действительно заставили её желать воссоединения, а также воспитали в ней трепетную любовь к тому, кто отныне был её законным мужем. Девушка выглядела до безумия счастливой и обворожительно прекрасной в этот день. В прекрасном изумрудно-золотом платье и с уже полностью сформировавшимися формами зрелой женщины она наконец-то избавилась от клейма старой девы и теперь крепко стояла на ногах, как будущая мать принцев и принцесс ныне единого, как никогда королевства.
Сам Гарденер в отличие от девушки не испытывал по поводу происходящего никаких чувств. Как и его невеста за прошедшие годы он успел измениться и совсем не так, как она. Заместо чувств, казалось, остался лишь долг. Он был всё таким же прекрасно молодым, как и когда-то, в этом расшитом серебром и белым золотом изумрудном камзоле. Однако была одна деталь, что выделяла его из привычного образа, а именно плотная кожаная перчатка, что навеки скрыла его поражённую белым хладом руку, что лишний раз теперь могла напомнить всем о его прозвище созвучным со вторыми именами величайших из его предков. И рука эта уже никогда не придёт в норму и не исцелиться сколько не пытайся, ведь такова была цена, что он заплатил не ради себя, но ради других.
И когда же пришло время скрепить их брак не только словами, но и поцелуем, тот не отозвался в сердце Эдмунда ничем кроме приятной мягкости на губах, да прекрасным запахом юного женского тела, ударившего ему в нос. И пускай тело его реагировало на близость с одной из самых прекрасных женщин, что он знал, как и полагает. Однако сердце и разум его были практически мертвенно спокойны, а лицо не выражало собой ничего кроме безразличия.
В звоне септовых колоколов. Под ликами Семерых. Под громом криков и аплодисментов бесчисленных гостей. Он выполнил свой последний перед родным домом долг.
***
Праздничный пир длился с самого утра и до самой ночи. С наступлением сумерек, устав от бесчисленных песен, танцев и поздравлений, король решил ненадолго покинуть ставший душным пиршественный зал. И всё ради одного действа, что он был обязан совершить. Не просто, как король, но как товарищ безвременно покинувшего этот мир человека, что стал для него в этом чуждом мире ближе, чем кто-либо ещё.
- Останьтесь здесь. – приказал Эдмунд гвардейцам-ветеранам. Одним из тех немногих, кто умудрился пережить Последний Поход.
Мужчины лишь подобрались и кивнули под серьёзным взглядом своего владыки, оставаясь ждать у прохода из живой изгороди, после чего Гарденер прошёл дальше уже без них, ступая по новенькой брусчатке в центр одного из многочисленных садовых лабиринтов Хайгардена. Сие место было несколько удаленно от любых глаз и предназначалось для посещения только избранным, вроде самого монарха и тем, кому он дал на то дозволение.
С нечитаемым взглядом Эдмунд предстал перед монументом, по своей сути одинокой могилой, выстроенном по его приказу в честь первого главы королевской гвардии сира Лина Корбрея Королевского Клинка. Плита из чёрного мрамора с высеченным на ней гербом долинного дома и семиконечной звездой была укрыта истрёпанным и окровавленным гвардейским плащом, о сохранности которого беспокоились специально-нанятые для этого слуги. Здесь же и находился вонзённый в каменный фундамент клинок в виде Благословенной Леди, чьё лезвие печально блестело под светом восходящей луны.
- Пей мой друг, ты заслужил. Твой путь окончен, а мой только начался. – приглушённо прозвучал голос Эдмунда в ночи, в то время как на ухоженную садовниками землю вылилась терпкая ярко-красная жидкость из мутного стеклянного сосуда, что был взят с праздничного стола. – Уверен ты бы поздравил меня будь здесь. Спи спокойно, друг мой.