"Княжна, сегодня вы ослепительны!" И княжна приветливо улыбнулась на это восторженное поэтическое приветствие.
Поезд двинулся…
В одно утро, несколько дней спустя после свадьбы дочери, князь разговаривал с
Рябининым в своем кабинете.
- Надобно, - говорил князь, - чтобы рисунки, которые приложатся к нашим путевым запискам, были превосходны, а для этого требуется художник в полном смысле слова.
- Об этом не беспокойтесь, князь, - я друг со всеми лучшими нашими художниками; я сыщу вам человека. Он будет понадежнее этого Средневского.
- Но скажите, - спросил князь, подходя к Рябинину, - отчего же у него вдруг сделалась белая горячка?
- Позволите ли вы мне говорить с вами откровенно, просто, без чинов?
- Пожалуйста, я прошу вас.
- В нем эта горячка таилась давно… Он, сумасброд, вздумал влюбиться - шутка ли? в дочь вашу!
- В мою дочь? - Князь вытаращил глаза от удивления.
- Именно в нее!
Минуты через две, придя в себя, князь произнес:
- Если это и так, мне все-таки жаль его!
- Да, жаль; жаль как человека, но не жаль как художника. Если бы он был умен и слушался моих советов, правда, он пошел бы в гору, но до самой вершины, где облака, он никогда бы не дошел. Вначале я ободрял его сильно, давал ему ход, кричал о нем, как о великой надежде… У меня метода, князь, только что увижу искру таланта в человеке, я начну холить и лелеять этого человека и раздувать в нем эту божию искру. Не удалось мне возжечь в груди его пламя, - не моя вина. Я не люблю немцев, вы это знаете, а немец Гофман сказал верно, "что живое, внешнее побуждение многие принимают за истинное призвание к искусству". Наш живописец был из числа этих многих…