Унгер вздрогнул: в свете лучины Андейг выглядел ещё ужасней. От огня тени на лицо стали глубже, заостряя лицо, кожа казалась краснее, лихорадочно блестели глаза. Бледные губы потрескались до крови.
Зназарь подвинулся поближе к хворому. Подержал руку на шейной жиле, считая удары; приложил ухо к грудной клетке, следя за сбивчивым дыханием; осмотрел руки, недовольно хмурясь то ли на воспалённые раны, то ли на перепончатую кожу меж пальцев.
Унгер исправно отвечал на вопросы и был уверен, что сейчас человек, удовлетворив своё любопытство просто встанет и уйдёт. Однако, тот стал доставать из сумки инструменты. Как во сне старший канкемаринов смотрел, как знахарь по новой вскрывал раны, промывал их отварами, сшивал, а затем аккуратно перевязывал чистой тканью. Даже в беспамятстве Андейг дёргался и пытался вырваться, поэтому Оден, навалившись, придерживал того по просьбе знахаря.
- Всё что мог, я сделал. Остальное лишь в воле Архана, - Локиам вытер окровавленные руки о передник и с кряхтением встал. Унгер услышал как у того захрустела спина.
- Как твоё имя, сын?
- ... Оден, - с заминкой ответил канкемарин, не сразу осознав, что вопрос задан ему.
- Я вижу, что ты друг захворавшего. Твоему другу нельзя вставать и, особенно, напрягать руку. Как он проснётся будешь давать ему этот отвар. В полдень ему надо промыть рану вот этим и поменять перевязь. Не давайте никаких иных снадобий и не убирайте нити - это его убьёт.
В широкой мозолистой руке Одена оказались глиняные бутылочки и мешочек с тканью для перевязок внутри. Сам знахарь, подхватив суму, направился к выходу.
- Погоди.., - Унгер схватил его за рукав, но тут же выпустил, - простите, нам нечем отплатить.
Знахарь внимательно посмотрел на него, а затем пожал плечами:
- Как выздоровеет, пусть принесёт несколько рыбин. Большего мне не надо.
Унгер проводил знахаря до самых дверей в полной тишине. Как только тот ушёл сторож покачал головой:
- Чудной, да?
Унгер ничего не ответил, лишь ещё раз бросил взгляд на дверь и ушёл обратно в темноту барака.
Глава 3
Старик Тенмор лежал на лавке и смотрел на закоптившийся потолок (давно стоило побелить, но было не до этого). Знахарь, клонившись то прощупывал, то простукивал живот. Каждое его касание отдавало болью. Тенмор досадно морщился: за последние год боль стала привычкой. Снадобья, что давал знахарь, раньше полностью убирали её, но вот уже вторую или третью седмицу проку от них становилось всё меньше и меньше. Боль притуплялась, но не отступала. Как и болезнь.
Знахарь выпрямился и отошёл к столу. Тенмор повернул голову: Локиам копошился в своей суме, шурша мешочками с травами. В свете, падавшим через дверь, было хорошо видно, что знахарь хотя уже и не молод, но ещё и не стар. По рукам и лицу было видно, что тело жилистое, крепкое и здоровое. Если Сияющий будет милостив, то лет двадцать, а то и тридцать спокойно проживёт. В другое время будь у Тенмора незамужняя или вдовая дочь, он бы посватал её за Локиама.
- Бывал у старшего лекателя? - старик вернулся к вчерашнему разговору.
- Захаживал, - спокойно ответил Локиам и, усмехнувшись, начал отгибать пальцы:
- Тот две требы дал: золотой за ученье и обращенье к Сияющему.
Тенмор чуть воздухом не поперхнулся. Золотой?! Да будь этот лекатель даже при главном храме, цена была слишком дорогой. И второе условие... Старик покосился на грудь знахаря, где висел серебряный "блинчик" с изображением солнца о восьми лучах. Локиам ( или как он называл себя - Локхайм) приплыл в их городок из заморских земель. Там Сияющего звали Арханом, а из двенадцати Пресветлых почитали лишь восьмерых. Тенмор лично видел, как Светлый городского храма, постоянно ругался на Локиама, что тот верит в искажённую веру и что пора вернуться к истинному свету. Знахарь всегда вежливо выслушивал его, но оставался при своём. Даже повышенную подать исправно платил.
- Превеликие требы. Думать... думаю, - Локиам поправил сам себя, - то лишь издёвка. Или не хочет отступника в ученики.
Тенмор хотел ответить, что старший лекатель - алчная сволочь, но не успел. Острая боль прервала все мысли.
Глава 4
Старик Тенмор приходил в себя медленно и тяжело. Его словно тащили со дна холодного болота. Опутывающая тело боль нехотя отпускала его. А ещё... он чувствовал тепло.