Наконец выбрался наверх, вбежал в пристройку и увидел, что на кровати идет какая-то борьба. Отчетливо выделялась лохматая голова, которая прыгала, прицеливалась в Ину, метавшуюся по подушке. Кудлатые руки, смазанные темнотой, тискали Ину, разламывали ей плечи.
Я бросился на сопящее чудовище на кровати, но оно пружинисто вывернулось и с такой силой оттолкнуло, что я отлетел к дверям. И сразу кто-то кинулся к окну — только горшки с цветами полетели в стороны.
— Инка-а-а! — закричал я как безумный.
Она медленно поднялась с кровати и стала у стены. В последних всплесках уходящей грозы я увидел ее огромные ликующие глаза.
— Кто это был? — схватил я ее за руку. — Чего ты улыбаешься?
— Мне хочется смеяться и кричать! — она выдернула руку и, запрокинув голову, беззвучно захохотала. — Эх, вы! И Димка такой же… Ничего не понял? Куда тебе… Ха-ха-ха!.. Уй, как весело! Это надо мной гроза прошла…
Она подошла к окну, перелезла через подоконник и растаяла в ночи. Почти в беспамятстве я опустился на кровать, и под ногами что-то стукнуло. Я сразу догадался, что это было. Поднял «поджегник» и нащупал две спички у ствола. Он был наготове.
Никогда потом я не спрашивал Леньку, куда он подевал свой отличный «поджегник». Вскоре у него появился другой самопал.
10
Наконец я добрался до записей Новожилова. С душевным трепетом раскрыл книжку и впился в рисунок милой женской головки. Конечно же, это Ина Перегудова. В представлении Дмитрия. Другой бы ее не узнал, а я… Мы с Димой любили ее.
Такую записную книжку и мне Ина подарила, но я ее давно затерял. Когда это было? Ина собиралась в Краснодар в медицинский, Федор в Москву, в институт иностранных языков, а Дима — в горный.
Я учился в Ростове на курсах киномехаников, хотел как можно скорее заняться делом: крутить фильмы. И деньги свои имел бы.
Я жил на частной квартире, на последние рубли бегал в театр, увлекался фотографией (со мной жил парень с фотоаппаратом), за неделю подбирал пироги домашней выпечки, в субботу ехал пригородным поездом домой, успевал с Иной сходить на танцы в городской парк, а иногда мы уходили в степь, садились на пригорок и слушали трескотню кузнечиков. Я смотрел в лицо любимой и был… несчастен…
Вперемешку с заметками о Новом Городе и названиями книг по строительству, архитектуре и прикладному искусству были записи для памяти, попадались и дневниковые, которые интересовали меня больше всего.
«…3.01.41. А Кольча не так прост. Старше становится, и выпирает натура. Например, раньше любил помалкивать, как бы в сторонке переваривал наши споры, а сейчас заговорил. Не остановишь! Откуда все взялось? И, видно, за Инку с ним придется воевать. Ведь я не отступлюсь от поставленной цели: Инка должна быть со мной!
Вот и выпало нам с ней испытание! Сумеем ли дождаться друг друга? Для этого потребуются немалые душевные силы. Самосовершенствование и самоотверженность! Готова ли к этому Инка? Готова ли разделить тяготы разлуки и одиночества? И поможет ли в трудную минуту? Поймет ли меня?»
«23.03.41. Были на спектакле «Поднятая целина». Сидели в партере, где-то в четырнадцатом ряду. Инка и мы с Кольчей — по бокам. Рыцари и соперники. Она была в новом крепдешиновом платье с синими цветами. Очень шло ей. И еще она была в белых туфлях, из-за которых все и началось. Весна нынче затянулась. Уже конец марта, а кое-где еще лужи. На каникулах нам устроили культпоход в гортеатр, и Инка надела белые туфли. Через лужи мы переносили ее с Кольчей по очереди. А потом, возле самого театра, он понес и понес. Взял на руки, битюг! Уже и асфальт пошел, и нигде луж нет. Я злюсь, а Инка хохочет, строит мне рожицы из-за Кольчиного плеча. Уже и люди стали оборачиваться. Тогда прыгнул сзади на Кольчу, схватил его за шею. Двоих он, конечно, не мог выдержать и опустил ее на землю…»
Спектакль начался в десять утра, шла восемнадцатая картина, раздраженные казачки уже арестовали Давыдова, чуть не убили его за ключи от амбаров с пшеницей. И тут вдруг выскочил на сцену Нагульнов и давай стрелять из нагана…
В антракте мужчина, сидящий рядом с Димкой, неожиданно попросил обменяться местом с его женой и махнул куда-то вперед. Димка вопросительно уставился на меня. А я что, рыжий? Давай, говорю, топай, Димочка, такая уж твоя планида. Да разве его прошибешь? Как наша прекрасная леди скажет, отвечает он. А Инка взяла у мужика билет и ушла в третий ряд.
С какой ненавистью мы смотрели на эту верную супружескую чету! Зато в последующем и последнем антракте мне досталось с важным видом прогуливаться с Инкой под ручку по фойе, в то время, как Димка душился в очереди в буфете за мороженым.