— Ирма, ты еще ни с кем из парней не… дружила? — нахально закинул удочку мой лучший друг. Девушка быстро оглянулась на меня, и в ее чудесных серых глазах затрепетало смятение. — Кольча, мой друг, ничего не бойся…
— А не кажется ли тебе, Дима, — справилась со смущением Ирма и воинственно тряхнула своими воздушными волосами, — что это слишком?
— Вот так, Димча, — деревянно засмеялся я. — Любопытство не порок…
— Я к тому сказал это, Ирма… потому, что, может, никогда с тобой не увидимся… На войну мы с Кольчей уходим…
Больше я не мог вытерпеть Димкину игру, ушел на другую сторону палубы и далеко впереди увидел белую уступчатую полосу. Вот и Астрахань! Волга здесь так разлилась, что едва виднелись берега.. Появились парусные лодки, пыхтящие катера и густо дымящие пароходики, тянувшие баржи.
Мы помогли Зауэрам сгрузиться, и, видя наше старание, полноватый, подтянутый, с аккуратно подстриженными усами Ганс Карлович говорил бодрым голосом: «Очень хорошие молодые люди! Очень!..»
Мы позавтракали с Зауэрами м двинулись в военкомат. Мешки с вещами и плащи на всякий случай прихватили с собой. Но Дима не прощался с Зауэрами, пообещав прибежать, если нас возьмут на войну.
Лысый, сивоусый капитан хмуро рассмотрел наши паспорта — квадратные листы из синеватой гербовой бумаги с фотографиями, — затем вернул их и скучливым голосом предложил зайти через неделю. Во дворе военкомата строились команды, и молодые лейтенанты куда-то их уводили…
Мы бесцельно бродили по пыльным улицам, плутали по мостам, перекинутым через рукава и рукавчики дельты; забрели на рыбный рынок, потолкались на барахолке; не без трепета душевного взирали на угрюмый кремль с высокими стенами.
Через два дня кончилось сало. Мы стеснялись мозолить глаза Зауэрам и питались в столовках дешевой рыбой, приготовленной во всех видах. И потихоньку спускали неказистые свои вещички на толкучке.
А спать приходили к немцам. Странные дела творятся на белом свете! Мы бежали от одних немцев, пришедших нас убить, а нас приютили другие.
Спали среди мешков и тюков, закутавшись в плащи, а сверху Ирма набрасывала все, что попадало под руку. Гертруда Эвальдовна, маленькая бойкая женщина, без конца повторяла: «Майн гот, зачем такие муки? Я тебя не понимаю…»
Ирма попыталась развлечь Диму, которого злила вся эта неопределенность, и напросилась прогуляться по городу. Но Дима замкнулся, сердито поглядывал на чудные дома с башенками и высокими крылечками. И всюду резьба по дереву — петухи на коньках домов, чайники и бараны на ставнях и перилах. Изумляли сказочные горбатые мосты, перекинутые через многочисленные каналы и протоки, и все заглушающий запах рыбы вперемешку с соленым морским бризом и зноем пустыни, которая начиналась за крайними домами. И необъятная Волга… Да, это была еще Волга, но уже и начиналось Каспийское море.
— Что такой невеселый, Дима? — теребила за рукав Диму девушка и быстро и боязливо взглядывала на него. — Папа сказал, что вы можете с нами, раз пока в армию не берут… Он занесет вас в список…
— Что? — встрепенулся Дима непонимающе уставился на девушку. — В какой список?
— Папа говорит…
Поздним вечером мы помогли Зауэрам погрузиться. Ирма с грустью расставалась с вами. Впрочем, я догадываюсь, что по мне она скучать не будет. И сразу защемило сердце. Как там Инка с больной матерью? Как там наши? Где немцы? Я даже представить не мог, как это по нашей улице идут немцы в касках с засученными рукавами.
Они жрут белый хлеб, сало, зажаренных кур и хохочут. Жрут и хохочут!
Я скрипел зубами от бессилия и плакал во сне.
Не Диме, мне Ирма сунула в руки сверток и убежала на пароход. Когда его огни скрылись в густой ночи, я приподнял край полотенца и увидел добрый шматок шпика, обсыпанный красным перцем.
Непогода загнала нас в столовку, где мы закусили салом с хлебом и запили чаем.
Откуда-то из-за фикуса раздался величественный голос Левитана: «…Двадцать седьмого и двадцать восьмого ноября части пятьдесят седьмой и девятой армий освободили от немецко-фашистских войск город Ростов-на-Дону!»
О Шахтерске ничего не было сказано, но мы воспрянули духом. Если же Ростов освобожден, то Шахтерск и подавно!
Решили возвращаться домой. Назад в Сталинград уехать оказалось еще труднее. Два раза нас застукали и довольно невежливо выдворили с парохода. Хорошо, что без милиции обошлось. Но мир не без добрых людей. Усатый дядечка в роскошном кителе и с крабом на белой фуражке приметил долговязых парней, без дела слоняющихся по пристани, и предложил поработать матросами до Сталинграда.