— Что за хреновина? — выругался Кухаренко. — Кто в дому балует?
Мы выбрались из окопа и перебежками миновали развалины костела. Прячась за выступы, добрались до горящего дома. В задымленном зале я увидел Неминущего. Он рылся в железном шкафу с развороченными боками. Сержант мельком глянул на меня и быстро проговорил, что с трудом подорвал сейф. Думал, в нем есть что-то ценное. В этом доме был банк.
Снаружи стрельба усилилась, беспрерывно рвались снаряды и мины. Прибежал ординарец и, тараща глаза, сказал, что немцы устроили сабантуй, то есть пошли в атаку.
— Взять его! — скомандовал Кухаренко своим бойцам и кивнул на Неминущего.
— Погоди, старшой, — остановил я комроты. — Хороший оружейный мастер. По глупости он. Мы сами накажем…
— Смотри, Кондырь, подведет он тебя, — сказал Кухаренко. — Вот пусть покажет себя в бою.
Уже не прячась в развалинах, мы вернулись в окопы. Немцы дымовыми снарядами пытались ослепить нас, чтобы захватить окопы. Неминущий из ручного пулемета вел прицельный огонь по немецкой пехоте, пытающейся под прикрытием минометного и орудийного огня подобраться к минным проходам в наших заграждениях, которые они проделывали по ночам. Я метнулся в землянку и схватил «снайперку», стал выслеживать в окопах за рекой начальство.
Кухаренко сообщил командиру батальона, что немцы силами до роты атакуют его позиции при поддержке артиллерийского и минометного огня. Солдаты уже отбивались гранатами, я бросил «снайперку» и стрелял из автомата, отдельные немцы просачивались по проходам в проволочных заграждениях, разрушенных обстрелом.
В разгар боя Неминущий громко выкрикивал какие-то устрашающие слова, ругал немцев на чем свет стоит… Ругался, будто кружева вязал, доходя иной раз до двенадцатого колена.
А я во время боя старался загнать подальше свой страх, который будто мохнатым чудовищем наваливался на плечи и даже заглядывал из-за головы.
Бросив гранату, Неминущий тут же хватался за пулемет и меткими короткими очередями прижимал немцев к земле у проволочных заграждений. Проходя мимо, Кухаренко похвально хлопнул Неминущего по плечу.
Когда атака была отбита, я взял «снайперку» и долго искал подходящую цель. Наконец в перекрестье окуляра попала офицерская фуражка с высокой тульей, я взял ниже кокарды и осторожно нажал на спусковой крючок. Немец словно споткнулся.
Кто-то задышал в затылок.
— Научите, младший лейтенант…
Это был ординарец, стрелявший рядом из карабина. Я объяснил, как обращаться со снайперской винтовкой, чтобы она не потеряла точность стрельбы, и показал, как целиться и спускать крючок.
Далеко в нашем тылу громко и многоствольно загрохотало, над головами просвистело и пошло рваться в немецких окопах и на нейтралке.
— Это бронепоезд! — весело крикнул Неминущий.
Позади нашего хутора была железная дорога, по которой по ночам проходил бронепоезд и обстреливал немецкие позиции. Но днем он ни разу не показывался. Возможно, изменил тактику. Ведь сейчас его никто не ждал. Поспешно загрохотали немецкие пушки по бронепоезду, но он, конечно, уже мчится к очередной своей огневой позиции.
Кухаренко похвалил Неминущего за стрельбу из «дегтяря». Мы еще выкурили по сигарете и пошутили. У меня всегда так бывает. Неприятное ощущение возникает потом, когда опасность миновала. И тут я стараюсь шутить, чтобы скрыть неловкость. На иных после боя нападает сонливость, а один солдат у Кухаренко, едва умолкает стрельба, со всех ног бежит к ближайшей воронке справить нужду. Он был всеобщим посмешищем роты. Да терпел, надеясь, что со временем пройдет эта напасть.
Когда возвращались в артснабжение, Неминущий долго вздыхал и, наконец, попросил меня не рассказывать капитану про этот злосчастный сейф. Я обещал, но потребовал, чтобы он бросил свое барахольство.
— Брошу! — заверил Неминущий. — Хай воно провалится! Да чи я куркуль?
И я понял, что он не бросит шастать по чужим квартирам в поисках тряпок и разной ерунды. Если Неминущий говорил неправду, то переходил на этот жлобский жаргон.
Едва мы вошли в домик, Красавецкий спрятал от меня чернявые глаза и засуетился, выпалил несколько одесских анекдотов, выставил тушенку и оладьи. Одессит возил муку и сковородку, иногда баловал нас блинами.
— Куда это вы подевались, старшина? — медленно проговорил я. — Бросили товарищей и смылись?