— Мистер Шид, — начал он, осторожно усаживаясь на банкетку слева от стола, — как я уже говорил вам по телефону…
— Да, да.
— Я пытаюсь проследить действия Мэттью Хоупа…
— Да, да.
— …Действия на прошлой неделе в попытке…
— Да…
— …Чтобы понять, почему в него стреляли. Полицейские обычно концентрируют внимание на двадцати четырех часах до преступления…
— Почему? — удивился Шид. — Он умер?
— Нет, но он в очень тяжелом состоянии в госпитале «Добрых Самаритян».
— Мне жаль это слышать.
— Да, — продолжал Уоррен, — и на двадцати четырех часах непосредственно после преступления, потому что это самое важное время. До преступления — так как эти часы говорят нам о том, где он был и с кем встречался…
— Но вы не полицейский. Я понял…
— Все правильно. Я частный детектив. Я работал с ним. Он мой близкий друг.
— Хорошо, — Шид кивнул головой.
— Но я был полицейским в Бостоне…
— Ух-ху.
— Именно поэтому я знаю все эти процедуры. Во всяком случае, двадцать четыре часа после преступления важны потому, что когда время уходит — след преступника становится холоднее.
— Ух-м-м. — Шид снова почесал низ живота, ему было до смерти скучно. Вероятно, он читал всю эту ерунду в дешевых детективных романах, и ему вовсе не хотелось снова и снова слышать это в своем сокровенном убежище, пропахшем звериной мочой. Он поставил банку с пивом на столик, взял джинсы, которые валялись на другой банкетке, и стал натягивать их на себя.
— Я считаю, что опаздываю на неделю, — объявил Уоррен. — Сегодня двадцать восьмое число. Это дает преступнику, стрелявшему в него, очень большое преимущество.
— Да, какая досада, я понимаю.
В его голосе не было ни сарказма, ни скуки; он просто произносил слова: никаких эмоций, никаких интонаций, ничего. Может, работа в клетке с дикими животными так влияет на человека. Лишает его способности эмоционально реагировать. Если вы тратите свои эмоции вне клетки, тогда вы можете потерять спокойствие, находясь внутри клетки с кошками, а это значило многое. Покажите им что-нибудь, что они могут видеть, нюхать или ощущать, и они разорвут вас на кусочки. Свидетельство тому — шрамы Шида.
— Вы сказали мне по телефону, что он приходил повидаться с вами в прошлый понедельник, — продолжал Уоррен.
— Да, это так, — подтвердил Шид, застегивая ширинку, затем он сунул ноги в туфли, не надевая носки, и снова взял в руки банку пива.
— Можете рассказать мне, о чем вы разговаривали?
— В основном об Уилле.
— Торренс?
— Да. В любом случае, в чем дело?
А дело было вот в чем: Мария узнала от Тутс, что Мэттью собирался поговорить с Шидом как можно скорее. Дело было в том, что Мэттью приходил сюда в прошлый понедельник. Дело было в том, что Мария сказала сначала Мэттью, а потом Тутс о том, что парень, заглатывающий пиво у мойки, убил ее мать. В этом было дело, но именно это Уоррен не мог ему сказать.
— Разве мистер Хоуп не сказал вам? — спросил он.
— Он сказал мне, что кто-то оспаривал ее завещание…
— Это так, — солгал Уоррен.
— И он хотел узнать, в каком она была состоянии перед самоубийством?
— Вы знали ее еще в то время, не так ли?
Надо вернуть его на три года назад, когда Уилла Торренс, предположительно, пустила пулю себе в лоб. Это заключение оспаривала ее дочь, заявляя, что Шид застрелил ее, а затем вложил пистолет в безжизненную руку.
— Послушайте, — сказал Шид, — вы не возражаете, если мы уйдем отсюда? Я ненавижу оставаться среди всего этого безобразия. — Он бросил пустую пивную банку на кучу уже собранного мусора, затем немедленно пошел к задней двери, не дожидаясь ответа. Одетый только в джинсы и туфли, все еще обнаженный до пояса, он вышел. Уоррен последовал за ним.
То, что десять минут назад представляло собой огромный белый с голубым купол, окруженный парком трейлеров, стоявших в грязи, ссохшейся и спекшейся за неделю под лучами яркого солнечного света; то, что в час тридцать в действительности казалось кладбищем автомобилей, — не было видно ни одного человека, ни один лист не колыхался в безветренном тяжелом воздухе флоридского полдня; то, что было сонным и безжизненным, все трансформировалось в яркий карнавал на открытом воздухе. Время сиесты закончилось, решил Уоррен, а сейчас все проснулись и пробудились к действию.
Когда Шид повел его вперед, туда, где, как он сказал, находились клетки с животными, вся площадка заполнилась артистами в трико и купальниках, голубых джинсах и бикини, шортах и кофточках, спортивных костюмах и плавках. Как ребенок с широко распахнутыми глазами, двигаясь через волшебную страну цирка, таинственным образом лишенную ее блестящих украшений, Уоррен следовал за Шидом к шатру, минуя разминающихся акробатов и суетящихся клоунов.