На первой строчке понедельника, двадцать первого марта, Мэттью записал: позвонить Фелисити Кодлоу, ФСЮ. Несколькими строчками ниже: Цирк, 14.00, а затем: Лонни Макгаверн, «Сан энд Шор», 16.00. Изучая теперь эти записи, Уоррен понял, что Мэттью записал его телефон после того, как встретился с Марией Торренс в воскресенье, но прежде, чем отправился в понедельник в цирк. Уоррен не имел никакого представления о том, кем была Фелисити Кодлоу, но он знал, что ФСЮ означал государственный университет Флориды, а потом он узнал, что в Сарасоте, около нового аэропорта Колбраза, было отделение школы, которая обслуживала этот район.
В тот вечер без двадцати шесть, после того, как Блум вернулся в свой офис с оригиналом записной книжки Мэттью в руках, Уоррен просмотрел телефонный справочник «Сарасота/Бродентон/Калуза», набрал номер и попросил ответившую женщину позвать к телефону мисс Кодлоу.
— Миссис Кодлоу? Подождите минутку.
Уоррен ждал.
— Отдел истории, — отозвался женский голос.
— Да, привет, — ответил Уоррен. — Миссис Кодлоу, пожалуйста.
— Кто говорит?
— Уоррен Чемберс.
— Могу ли я передать ей, в чем заключается ваше дело, сэр?
Он ненавидел, когда с ним так обращались. Сестры в офисе докторов были самыми ярыми сторонниками такого обращения. Вы звоните доктору потому, что хотите поговорить с доктором, а не с какой-то медсестрой, которая хочет прежде выяснить, в чем дело.
— Я бы хотел лично поговорить с ней.
— Одну минуту.
Он снова ждал.
— Стюарт Инглэнд, — ответил деловой голос.
— Я хотел поговорить с миссис Кодлоу, — сказал Уоррен.
— Миссис Кодлоу у телефона.
Он точно слышал, как она заявила по телефону «Стюарт Инглэнд», но все же начал разговор.
— Это Уоррен Чемберс. Я занимаюсь расследованием, я работал с Мэттью Хоупом…
— Да, Боже мой, как он? Я видела новости по телевидению прошлой ночью. Что, ради всего святого, произошло?
— Ну, как вы знаете…
— Я разговаривала с ним только в прошлый понедельник. Что…
— Именно поэтому я…
— …Могло привести его в Ньютаун в такое время, ночью?
— Я знаю, что он собирался позвонить вам…
— Да, он позвонил.
— О чем он с вами разговаривал, миссис Кодлоу?
— Ну, он знает, что я преподаю историю Англии… Мой муж и я, мы с ним встречались в обществе, вы знаете, с ним и со Сьюзен. На самом деле, мы хорошо знали их до того, как они разошлись. Я поняла, что он думает, что мне известно что-то о «лавлокс».
— Простите, что-то о…
— «Лавлокс».
— Что?.. Извините меня, миссис Кодлоу, но я не понимаю, что значит «лавлокс»?
— «Лавлокс» была модной мужской прической в семнадцатом столетии. То, как мужчины укладывали волосы.
— Волосы?
— Да. Этот стиль стал популярным в Англии после того, как Джеймс Первый… Я преподаю историю Англии периода Стюартов, понимаете…
— Понимаю.
— С 1603 по 1710 годы.
— Понимаю.
— Джеймс Первый отращивал локон с левой стороны головы; он был гораздо длиннее, чем остальные волосы. И вот его-то и назвали «лавлок». Его зачесывали вперед от шеи, и обычно он небрежно висел перед плечом. Некоторые мужчины украшали его лентой, завязанной бантом. Это было очень модно.
— Я понимаю. И… Мэттью позвонил, чтобы спросить об этом…
— О «лавлок», да. Писатель-пуританин Уильям Прайн подробно описал этот стиль. Он назвал это «Анлавлинесс оф лавлокс». Вы хотите послушать, что он написал?
— Ну… ух… да, — пробормотал Уоррен.
— Я цитирую дословно: «Бесконечно много греховных, странных и ужасных черт тщеславия, которые вызвал наш беспокойный, фантастический, гордый, суетный, праздный, изнеженный, распутный век во всех уголках мира…»
— …Да, но в самом деле что он чувствовал?
— В самом деле, — миссис Кодлоу по-девичьи рассмеялась, — он продолжал: «В данный момент мне хотелось бы выделить одну греховную, позорную и неподобающую черту тщеславия, овладевшую ими, которая в последнее время правит так многими женообразными, бездарными, безнравственными и хвастливыми представителями нашего славного мужского пола, более славного пола; старательно отращивая неестественные и некрасивые локоны, или „лавлокс“, как они их называют. Эти „лавлокс“ — порождение самого дьявола!» Он писал таким образом на шестидесяти трех страницах.