Утром проходили мимо дома два красноармейца. Зашли. Поздравляли детей с победой над белогвардейцами.
— А мама теперь будет? — спросил Женя робко одного красноармейца.
— Нет, не будет. Мы ее похоронили с музыкой и красными знаменами.
Днем дети стали разбредаться из дома. Остались только Васька, Женя да еще один кривоногий, сирота, которого звали Калач-безродный.
Они крепко засели в доме.
А когда пришли исполкомы, отделы собесов, наробразы, подотделы охран и соцвосы, кто-то обратил внимание на детей, завладевших домом. Их оттуда не выгнали. К ним стали поселять еще и еще детей и на воротах прибили вывеску:
Детдом «Первая звездочка».
Свинья и Петька
Посвящается дочери моей Наташе
Свинья, как известно, живет по-свински, то есть не ведет ни с кем классовой борьбы, не участвует в войнах, не хрюкает в парламентах и любит больше навоз, чем золото.
Навоз для свиньи — совершенство, соль жизни и нежнейшая услада. Влечение к навозу заставляет свинью повергнуть в забвение преданность человеку — хозяину.
Свинья — животное интернациональное, а посему не знающее границ.
Однажды это ожиревшее созданье, тыкаясь своим «пятачком» в различных направлениях, учуяло навоз. Учуяло и направилось, переваливаясь с боку на бок и помахивая хвостиком, к тому месту, откуда слышала «дух».
А навоз-то находился по ту сторону польско-русского фронта.
Хрюкнув презрительно по адресу человеческих условностей, свинья, блестя на солнце жирной шерстью, перевалила линию фронта.
У свиньи был, разумеется, хозяин — мужичок. У хозяина был сын, мальчишка 9 лет. Звали его Петькой.
Вот этот-то лопоухий рыжий Петька и увидал, как свинья его тятьки переправлялась за границу. Инстинкт собственника-хозяина был отнюдь не чужд Петьке. Петька с отроческих лет своих уже любил за всем присмотреть, доглядеть и чуть что неладно — поправить.
Поэтому и теперь, мазнув грязным рукавом свой нечистый нос, Петька побежал догонять свинью. Побежал — и совершенно так же, «по-свински», перешел русско-польскую линию фронта.
Вдруг сзади кто-то окликнул Петьку:
— Эй, малый! Стой! Куда несешься?!
Петька оглянулся и увидел двух рослых польских солдат.
Свинья куда-то скрылась из виду, и Петька попал в плен к полякам.
Петьку привели к польскому офицеру, который стал мальчонку допрашивать.
— Ну, уж ты сознавайся, малый, по честности: кто тебя послал сюда?
— Никто! Я за свиньей! Вот те крест!
А нижняя губа у мальчика дрожала: он хотел плакать.
— Мы тебя отпустим, мальчик, ты только сознайся. Ведь тебя это русские послали? А? На разведку? Ты, наверно, большевикам помогаешь? Цо?
Мальчик ни за что не хотел заплакать. Он собрал все силы и сдерживал слезы. Вопросы офицера Петька даже не понимал.
— Пустите домой, к тятьке!
И смотрел на офицера бесконечно печально. Маленькие мускулы на лице немного дрыгали как будто от того, что сдавленные где-то в висках слезы струились под щеками.
— К тятьке! — гаркнул офицер. — Вытри сопли! Я вот тебя велю в тюрьму отправить!
И пошел кричать, и пошел кричать. Подошел еще какой-то, помоложе. Он стучал по столу и размахивал руками, словно хотел «съездить» по затылку.
Все это было так неожиданно. Таким ураганом все это налетело на Петьку, что он не мог защищаться, а только тупо смотрел перед собой. Может быть, он в это время думал, отчего, от какого ветра качаются перед ним офицерские головы и развеваются во всех направлениях их руки. Странно все это было для Петьки.
И впрочем, может быть, эти мотающиеся люди сами и сманили свинью? Может быть, они наговор такой на свиней знают? Может, они теперь и залаяли для того, чтобы скрыть похищение свиньи, чтобы потом Петька не мог рассказать всем на своем селе, что эти офицеры — жулики?!
— Ах ты, чурбан русский, хохол упрямый, большевик немоченый, не хочешь сознаваться?! Ну, так отправить его в тюрьму!
И повезли Петьку в большой город — в Вильну, и посадили там под замок.
Петька не вытерпел и плакал, потому что ему очень хотелось к мамке и тятьке. Да кроме того, дорогой его били. Особенно один, старший над солдатами, так тот норовил его все в ухо да в ухо. Петька даже слышать стал хуже.
Сильно дорогой ревел Петька.
А как только в замок приехал да сел в отдельную каменную каморку, так сразу стих.
Стал рассматривать стены. Облизнул языком палец: хотел на стене начертить крестик. Ничего не вышло, только палец вымазал в белое.