— Ну, ладно. Возьми-ка, но только спрячь.
— Спасибо, дяденька, я спрячу. Только не отымай!
Надзиратель захлопнул дверь, а Петька сунул записочку за пазуху; хорошо стало Петьке с запиской: словно товарищ пришел к нему в камеру.
Потом вынул записку и стал разбирать буквы. Первое слово означало: «товарищ». Значит, нетрудно понять и буквы в нем. Отломал от деревянной ложки щепочку и это самое слово «товарищ» нацарапал на стене. Другие слова Петька не мог разобрать.
Каждое утро Петька смотрел на стену и радовался, как хорошо у него вышло написанным «товарищ». Понравилось ему это слово. Нацарапал его на другой стене. Потом на третьей, потом на двери. Потом стал царапать это слово, где возможно и чем попало.
Под кроватью в стене обнаружил кем-то спрятанный гвоздик. Вынул его и стал им выводить везде свое любимое «товарищ».
Писать это слово сделалось для Петьки большим удовольствием.
Вдруг это заметил надзиратель.
— Ты что, в карцер захотел? Зачем это поганое слово тут царапаешь?
— Оно не поганое, дяденька!
— Нет, поганое! Его большевики только любят! Ты что, большевик, что ли? Сейчас же все стереть!
Петька стал своей тоненькой грязной ладошкой стирать свое любимое слово. Слово, впервые написанное им самим! Стирал усердно. А из глаз прямо в рот попали соленые капельки прощальных слез.
На другой день Петька подлез под кровать и стал там выцарапывать опять свое «товарищ».
Потом прилетела вторая записка. Ее Петька уже не стал показывать надзирателю. Петька попытался ее сам разобрать. Первое слово и в ней стояло «товарищ». Ах, как это было радостно для Петьки!
Он стал теперь уже подкарауливать, не кинут ли записки. Кинули и третью. И там опять «товарищ». Ах, как это хорошо!
Однажды, когда чей-то грязный палец протыкал в дырку записку, Петька весь вытянулся, оттопырил свои губы и прошептал грязному пальцу:
— Дай карандаш!
На другой день через ту же дырку в двери к Петьке в камеру впрыгнул карандашик.
Петька взял одну из скопившихся у него записочек и написал на ней карандашом: «товарищ».
Просидев шесть месяцев, Петька был переведен в общую камеру.
— Так это ты и есть Петька? — подошел к нему молодой парень, рыжий и веселый, как солнце.
И все были в этой камере такие веселые, смелые и бойкие, будто сидели в гостях или на свадьбе. Смеялись и спорили. Таскали Петьку по камере из конца в конец. Спрашивали про свинью и учили, как следует читать и писать.
Тут и Петька немного осмелел и приосанился. Не вытерпел и спросил однажды своего рыжего приятеля:
— А вы что за народ, чьи?
— Мы-то? Мы, брат, ничьи. Мы — пролетарии. Понимаешь? Большевики; не слыхал про нас? Мы хотим, чтоб у твоего тятьки было земли в достатке, чтобы тебя никто не бил, чтобы не было войны и чтобы «за свинью», вот вроде как ты, люди не сидели бы в тюрьме…
— И чтобы по уху не били, — вставил Петька.
— Ну да, вот, вот! А тебе, видно, по уху попало?!
— Да.
— От польских офицеров?
— Ну да.
— Ладно, погодь немного. Их скоро того!
И стал Петька прислушиваться к непонятным разговорам: о Советской власти, о Москве, о большевиках. Однажды Петька спросил рыжего:
— А «товарищ» — это значит большевик?
— Ну, а как же, обязательно. Все большевики — товарищи.
— У меня был товарищ — Ванько, я с ним в бабки играл. Стало быть, он тоже большевик?
— Не знаю. А только для большевика «товарищ» — священное слово! Этого слова буржуй не выносит. Буржуи — это те, что тебя по уху!.. Помнишь? Вот они ненавидят это слово.
— Ишь ты! Ну так я большевик, потому я — подставь ухо, я те шепотком скажу — когда я сидел там один, то после твоей записки всю стенку «товарищем» исписал.
— Вот это так! Стало быть, ты нам товарищ, большевик!
Прошел еще месяц, и всю эту партию большевиков направили в Россию в обмен на пленных польских буржуа.
За это время Петька основательно выучился грамоте, успел даже написать письмо тятьке и мамке. Впрочем, это письмо он не посылал, а все время держал у себя за пазухой.
— Дай конвертик, — сказал однажды Петька своему рыжему приятелю, — я письмо запечатаю да пошлю домой.
— Да зачем же отсылать? Ведь сам будешь скоро дома.
— Нет, не буду.
— Вот те на! Почему же?
— Потому что там нет настоящих товарищей, только мама да тятя. А здесь ты и все другие товарищи… Федотыч, милый… Возьми меня с собой в Москву!
— В Москву у?! Да что ты там делать будешь?
— Там я буду большевиком!