— Нигде, дома, впрочем. Хотя…
— Э… э… э… — режиссер пуговицу опять застегнул. Позевнул, бесцеремонно поддернул брюки (живот режиссера выдавался вперед, как вулкан). А потом как-то покачнулся телом, чем дал почувствовать точку, поставленную разговору.
Блондинка растерялась. Заторопилась. Мятые перчатки на пальцы… да вдруг уронила одну. Нагнулась. Режиссер опытным глазом скользнул в ее декольте, которое от наклона чуть-чуть расширилось.
— Да… впрочем… — режиссер крякнул, — нам нужны, но только не танцовщицы, а фигурантки.
— Я могу… — на девушку напал торопливый стих. Она спеша отвечала и неясно думала, о чем говорит.
— Попробуем.
Ревю. Вермишель представлений, спектаклей-миниатюр. А в заключение на сцене гигантский веер: декорация темно-синего бархата, а по нему радиусами, кверху расходящимися, одна над другой голые женщины, изображающие собою гигантский желтоватый костяк веера. Играет несложная громкая музыка. От старания соблюдать строгое равновесие женские розоватые колени дрожат.
Публика спокойно и чинно, в такт барабанам аплодирует.
Третьей снизу в средней «косточке» веера стояла блондинка. Так же, как и ее соседки, она держала руки запрокинутыми за голову. Там ее пальцы, осторожно скользя по бархату, нащупывали железный прут, один из тех, что составляли металлический скелет декорации. Пальцами блондинка помогала соблюдать равновесие.
Из-под сцены и из зрительного зала сырость и холод поднимались волнами по ногам, по животам, по лицам нагих артисток. Кожа их становилась «гусиной».
Туда, в темноту зрительного зала, унизанную сотнями разноцветных человеческих глаз, которые кололи ее тело, блондинка смотрела так же испуганно, как в детстве темными зимними вечерами — в темноту незанавешенного окна.
Такова была ее работа один вечер, и второй, и третий.
После представления в соседнем зале гости кушали, пили, танцевали.
— Alle Puppen tanzen (все куколки танцуют), — весело возвещал метрдотель угрюмому американцу с красной апоплексической шеей, с лысеющей головой, с совиными бесстыжими и умными глазами.
— Не все, однако, — американец ткнул локтем в сторону, где на диване у стены сидела блондинка.
— Это здешняя, наша, хотя недавно поступила в фигурантки. Видали, может быть, в веере, в средней косточке? Не позвать ли вам ее?
— Нет, не надо.
— А хороша.
— Француженка?
— Русская, и по всей вероятности из графинь или принцесс.
— Р у с с к а я… — американец поглубже затянулся сигарой.
Метрдотель тем временем плавно отошел от американца, вежливо поздоровался с блондинкой. Назвал ее принцессой.
— Советую вам, — метрдотель опытно шептал, — вон, видите того американца? Наш лучший посетитель. Имеет много акций. Как я ему показал вас да сказал, что русская, — так моментально впал в безумство и влюбился.
Лицо блондинки осветилось улыбкой.
— Откуда вы знаете, что он влюблен? С американцем этого не может случиться.
— Не верите? Принцесса! Пойдемте сейчас же, сейчас же и спросим. Боже мой, я вам говорю, а вы не верите! Вы странные, русские: вы верите только обманщикам. Я вам говорю: счастье в двух шагах от вас, а вы только улыбаетесь и ни с места.
Блондинке стало еще веселее. Не желая обидеть метрдотеля, она взглянула на американца. Оглянулась. А метрдотель исчез. Обежав зал, он опять у уха американца:
— Как все русские — она страстная. Сейчас говорит мне про вас, а у самой руки и щеки так и горят. Говорит: уведите меня, я не могу от него (от вас!) оторваться глазами. Из-за этого даже не танцует. Вы видите, она не танцует. Удивительные русские! Вам пригласить ее?
— Нет, не надо.
— Ей семнадцать лет.
Американец задвигался в кресле.
— Семнадцать лет?
— Да, семнадцать лет.
Американец покосился на блондинку. Потом поднял палец и хотел что-то сказать метрдотелю, но тот исчез.
Он другой стороной обежал зал и опять приблизился к блондинке.
— Барышня. А американец-то в опаснейшем положении: окончательно влюбился. У него столько денег, что он из-за любви к вам может сделать все что угодно.
— А мне одной здесь так хорошо.
— Еще бы!
Метрдотель презрительно махнул рукой и отошел к американцу.
— Она сгорает от страсти! Не томите ее вашим упорством и приглашайте на танец. Она только и ждет этого.
Американец опустил сигару в пепельницу и вперевалку, как ходят толстые, малоподвижные люди, послушно и немного несмело направился к блондинке.