«Всякая жизнь — моя, ваша — имеет одну и ту же цель: это подготовить себе смерть. Многие не осознают этого. Поэтому умирают неожиданно и иногда в ужасной моральной обстановке. Надо всю жизнь направлять к тому, чтобы, во-первых, умереть как можно позднее, а во-вторых, чтобы пришедшая смерть была красива и окружена утонченной пышностью, пышностью не после смерти, а за какой-то момент до нее. Прекрасная, тонко-красивая смерть весьма редкое явление. А между тем прекрасная, изысканная смерть, с точки зрения чистой эстетики, куда выше самой наикрасивейшей жизни».
ТАЛАНТ
Князь вез навоз. Он занимался этим третий день. Заработал две пачки полукрупки и курил этот заработанный табачок с таким неизъяснимым наслаждением, какого не испытывал, раскуривая гаванские сигары у камина. Князь блаженно глядел на черные поля, слегка дымящиеся паром, на небо, по которому ветер гнал облака, на речку-змейку, что среди кустов тальника не торопясь бежала в другую губернию, и на далекую, лентой темнеющую опушку леса. От того леса речка и берет свое начало. У истока ее часовенка. В этом месте будто бы «явилась» чудотворная икона и показала крестьянам ближайшей деревни родник. Часовня стояла между двух тонких белых берез, словно между двух сестер. При самом легком дуновении ветерка листочками, как пальчиками, одна сестра доставала и ласкала другую. И по часовне бегали причудливые тени от ласкающихся листьев. Трава в этом месте бывает густая и высокая. Любил это место князь, любил он полежать на той траве: на ней можно было до высшей степени предаться самому высокому в мире наслаждению: забвению и лени. Лишь только опустишься там, под березками, на траву, как не слышишь, что у тебя есть кости и мясо, и кровь, и голова, и в ней заботные думы — лежишь, и тебе кажется, что ты камешек при ручье.
Князь вез навоз. Сидел на нем. Навоз немного курился. Князь курил полукрупку, и любовался землей и небом, и наслаждался одиночеством, и мечтал о том, как жарким летом он в солнечный день ляжет у ручья под березками, чтоб сбросить с себя ту одежду, которая называется «человек», чтоб быть только камешком.
Услышал князь, что сзади верховые. Оглянулся. Да, верховые его догоняют. Догнали.
Впереди молоденький, аккуратно одетый красноармеец, видимо, начальник трех других всадников, тоже молодых и с виду веселых парней.
Первый, улыбаясь князю, сдержал свою лошадь.
— Стой! Вы будете князь Чигиринский?
— Все меня почему-то называют именно так. Имя каждого человека не более как подарок ему от окружающих. А, как известно, дареному коню в зубы не смотрят.
— Так. Догадливо вы отвечаете. Вот что: вертайтесь-ка назад, мы вас арестуем.
— Серьезно? — спросил князь с такой неподдельной радостью, словно ему сообщили о воскресении из мертвых его родной матери, которую он любил больше, чем свою жизнь. — Благодарю вас. Я с удовольствием принимаю ваше предложение: оно вполне соответствует моему намерению освободиться от этого прощелыги и мародера, где я принужден был жить. Он меня, вот видите, чем заставил заниматься. Будто я и в самом деле смерд.
Князь повернул было лошадь вспять, но тут же остановился.
— Джентльмены! — обратился он к всадникам. — Разрешите мне попрощаться с речкой. Я ее очень люблю. Она родовая наша. Разрешите, я испью из нее одну пригоршню?
Молодой белокурый предводитель всадников немного смутился и вопросительно посмотрел на своих сотоварищей. Один из них, кудрявый, в больших рыжих сапогах, заметил:
— По инструкции в питье нельзя отказывать.
— Ну, тогда и я испью, — мотнул князю молодой белокурый красноармеец.
Князь соскочил с навоза и побежал к речке. Рядом с ним поскакал молодой начальник.
Князь припал к речке и зачерпнул пригоршню. Красноармеец, с которого пот лил в три ручья, лег на живот и стал пить прямо ртом из речки.
— Вам нравится? — спросил князь.
— Взопреешь, так занравится, — красноармеец стоял на коленях и вытирал пот со лба.