Судьи были обыкновенные люди, но профессиональное занятие заставляло их быть самыми справедливыми. Тихие старички принуждены были быть грозными, как законы. Добрые папаши становились говорящими параграфами Свода законов Российской империи. Они уселись поудобнее на высоких креслах и приготовились измерять человеческие поступки масштабом справедливости, отпечатанной в толстых книгах.
Лысые головы судей, склоненные над столом, были похожи на три полные луны, нисходящие к горизонту.
Судьи говорили негромко, немного хриповато: справедливость устала непрерывно истекать их голосом.
Платону показалось, что судьи — это чеховские чиновники, собравшиеся сыграть в винт. 12 томов Свода законов — это колода картишек.
Платону стало так весело, что он захотел рассказать это кому-нибудь. Оглянулся назад и увидел Соню. Она с букетом цветов стояла в публике и боязливо жалась к окну и участливо большими глазами смотрела на Платона. Он улыбнулся ей детской улыбкой. В ней сейчас он видел тот мир, который одобряет его, удивляется ему, сочувствует ему, любит его.
Секретарь тем временем читал обвинительный акт. Платон слушал свою биографию, как интересный рассказ какого-то человека. Секретарь читал долго. Превратился вдруг в глазах Платона в маленькую точку, которая кружилась, кружилась, удаляясь в глубину какого-то длинного светлого коридора.
Вдруг в воспоминании Платона всплыла одна сказка, которую рассказывала ему его мать.
У льва зашел разговор с хитрой змеей. Лев сказал:
— Я царь зверей и никого, никого не боюсь, потому что я самый храбрый, самый смелый, самый дерзкий.
Змея ответила:
— Но есть кто-то и посильнее тебя.
Лев расхохотался громко, на всю пустыню, и спросил:
— Кто же это?
— Человек, — ответила змея.
— Это что же еще за животное? Как будто я не встречал такого в моем царстве.
— А вот погоди, может, и увидишь.
В это время под кустом раздался плач ребенка — мальчика лет шести, который, видимо, гуляя, заблудился. Лев бросился туда и, увидев мальчика, воскликнул:
— Так это и есть человек!
Лев зарычал, встал на задние лапы и хотел растерзать ребенка.
— Не тронь его, — сказала змея, — это не человек, это то, из чего потом будет человек.
В другой раз лев опять беседовал со змеей о человеке. Как вдруг из-за далекой горы показался старец с клюкой.
Лев зарычал:
— Вот он, человек, — и хотел броситься на путника.
Но змея опять удержала льва:
— Это тоже не человек: это то, что было человеком.
И путник прошел нетронутым.
Едва он скрылся, как из-за кустов вышел двуногий в шляпе, с ружьем в руке, с сумкой на спине, в больших сапогах. Походка его была твердая.
— Ну, а это человек? — спросил лев змею, спокойно лежа на теплом песке, немного отяжелев после двух неудач.
Змея едва успела фыркнуть льву в ухо:
— Да… — как лев был оглушен чем-то большим, страшным, чего ощупать было нельзя, но что словно переломило его пополам, как тростинку, и вот он, лев, царь зверей, простился с жизнью…
Секретарь в тот же момент кончил чтение.
Председатель суда спросил Платона:
— Вы сознательно участвовали в экспроприации?
— Я сказал, что подтверждаю все, что касается экспроприации. Как на следствии, так и теперь заявляю, что своими действиями мы преследовали исключительно революционные цели. Это не решающий фактор революции, но это проба, способ организации сил.
— Вы в этом убеждены?
— В нашей стране, — начал Платон, — такие нескончаемые поля, такие дремучие лесные океаны, такие люди… Впрочем, что я! Все равно вы, господа судьи, не поймете. Да и не для этого вы здесь, чтобы понять.
Махнул рукой, сел. Мельком оглянулся на Соню. Она потихоньку, одобрительно кивнула головой. Это ему показалось нехорошим.
«Вот еще справедливость ходячая», — подумал он и отвернулся.
К вечеру, на второй день суда, судьи удалились в отдельную комнату.
Там они поправляли галстуки и вытирали носовыми платками очки. Председатель два раза сходил в уборную.
Один член суда жаловался на то, что у него, видимо, мигрень начинается. Другой рассказал историю древнейшего славянского праздника масленицы. Это дало повод к возникновению некоторого спора о том, что более тяжело для желудка: блины или пельмени. Тем временем председатель набросал приговор, согласно которому Платон получил смертную казнь.