— Тут кто живет? — спросили они.
И быстро к окнам.
Кутаясь в халат, Кирилл Кириллович выбежал к пришедшим.
— Вы что, голубчики?
— Мы не голубчики! — ответил один из них, рыжий, с взлохмаченной бородой и кепкою на затылке. — Впрочем, вы не беспокойтесь: мы из ваших окон в полицию постреляем.
— Как, разве уже? — обрадовался Кирилл Кириллович. — Вы бы Протопопова поймали. Он ужасная сволочь.
— Мы их всех!
Кирилл Кириллович бросился в спальню, чтобы одеться, и оттуда кричал:
— Извозчики-то есть на улице?
— А вы куда? — спрашивали его вошедшие.
— Да я туда… Вероятно, митинги. Послушайте, голубчики, пошлите-ка ко мне Канделябру.
— Какую еще?
— Да ну… лакей мой Дементий. Мы его зовем Канделяброй, — и тут же из спальни Кирилл Кириллович сам стал кричать: — Канделябра! Канделябррррааа!!! Да где же он?! Кричите скорее Канделябру!
— Лакей, ишь ты… — ворчали вошедшие. — Мы тут у вас устроим пост!
Кирилл Кириллович выбежал из спальни, застегивая на ходу крахмальный воротничок, и столкнулся со своим лакеем, который спешил на крики.
— Опахни меня скорее щеткой и дай серые перчатки, те, в которых я за город езжу! — сказал Кирилл Кириллович Канделябре.
Кирилл Кириллович оглядел себя в зеркало. Старательно закрутил усы большими завитками.
— Так, значит, друзья мои, — сочно сказал он, — в России, стало быть, разыгрывается революция.
В ответ на это из спальни послышался визг собаки и женский крик:
— Кирилл, Кирилл!!!
— Ах, да! — спохватился Кирилл Кириллович, обращаясь к лакею. — Скажите мадемуазель Ибрагимовой, что я ушел. Или лучше отвезите ее, как встанет, к себе домой. Скажите, что начались события и я занят…
Лакей, привыкший к разным чудачествам барина, на этот раз очень неодобрительным взором проводил его.
Вооруженные люди, ободренные поведением хозяина, потребовали:
— Канделябра, ставь самовар!
— А вы кто такие? — спросил лакей, расставив для важности ноги как можно шире.
— Кто? Народ! Давай чая, масла — и не рассуждай!
Лакей пошел ставить самовар.
Вдалеке послышались выстрелы. Вошедшие защелкали затворами и заняли позицию у окон. На выстрелы где-то далеко ответили частым огнем пулеметов.
Из спальни вышла молодая женщина с бронзовым лицом, вострыми, немного косыми и слегка навыкате глазами, с открытым высоким лбом.
Это была Ибрагимова. Она вышла одетая наскоро, обеспокоенная.
— Что?.. — она не договорила, увидев среди вооруженных людей одного высокого, худощавого, слегка сутулого, с тяжелыми стальными глазами, в солдатской шинели.
— Сейчас будем пить чай. Пожалуйте с нами! — сказал рыжий, всклокоченный.
— Нет, не будем, — неожиданно сухо сказал худощавый человек в шинели.
— Идемте: здесь неудачное место! — сказал он. Взметнул винтовку за плечо.
— Уж перекусить бы чего… — ворчал рыжий.
Не глядя на своих товарищей, не глядя на Ибрагимову, человек с тяжелым, стальным взглядом быстро вышел из двери, слегка стукнув о притолоку ружьем. За ним последовали остальные двое.
Ибрагимова кинулась к окну. Увидала, как на ту сторону тротуара переходил худощавый человек в шинели.
Вдали то замирали, то, усиливаясь, частили пулеметы.
Ибрагимова видела, как в дом несколько наискось через улицу трое вооруженных людей хотели пройти в ворота, но в калитке стоял дворник и не пускал.
Высокий человек в шинели спокойно взял дворника за шиворот и отставил в сторону.
В это время лакей внес пыхтящий самовар.
— Вы для меня?
— Нет. Для разбойников. Ай их нет? Кирилл Кириллович наказали передать вам, что они ушли, придут не скоро. Чего-то у них началось. А вы бы лучше домой. Я помогу вам.
Ибрагимова отказалась от услуг лакея, наскоро оделась и вышла на улицу.
Проходя мимо того дома, где засели трое вооруженных, она взглянула поочередно во все окна. В одном она как будто увидела очень знакомое лицо.
Трещали пулеметы.
Ибрагимовой казалось, что она идет по лесу, берегом желтой реки Камы, и под ногами ее трещит сушняк.
В Петербурге, городе самом юном, самом смелом из всех городов, начались события. Расплескались по улицам тяжелые, лохматые народные волны.
Кирилл Кириллович плавал в них, как щепа. В этот день он произнес двадцать две речи. От этого язык его собственный показался ему резиной, торчащей во рту. Кирилл Кириллович приказал лакею всю ночь поддерживать в горячем состоянии черный кофе, хотя спал не просыпаясь и не выпил ни глотка.