— Эй, Фокишна! — кричит кладовщица Палаша. — Калымишь?
— Ага, — смеется мамка и останавливается посередке месива. — На вечерки собралась, а платочку нету, плясать пойду — взмахнуть нечем... Вот и тороплюсь, купить бы к вечеру... Хороша девка, речиста, да дороже платок с батиста.
Кладовщица приблизилась, волоча кривую ногу.
— Так кавалер-то один дед Игнат остался, да и тот слепой, — засмеялась она. — Такая старь — сорви лопух да и шпарь... Деньги для такого изводить — себе вредить.
— А куда, Пелагея, эт ты нарумянилась?
— Да в раймаг бегу. Митьку приняли в пионерский лагерь, так сатину на рубаху купить решилась. Стыдно — голяк голяком, отец-то все же фронтовик...
— А-а, — протянула мамка, — а я вот тоже... В школу собирать надо девку... Слышь, вчера у Герасима просила скатерть, которую на май стелили на стол в правлении. Отдай, говорю, девке хоть платье сошью, все равно в конторе за шкафом пылится, чернилами облита, да и угол от чьей-то папироски обгорел. Только он все равно ж не дал.
— И не даст. Знаю я его. Ты вот что — пошли-ка завтра ко мне Лидушку, я там припрятала пару холщовых мешков. Заготовители бросили. Что, думаю, теряться, все равно кто-нибудь подберет. Я и решила Миньке штаны сшить и покрасить — все равно в каких спины быкам тереть... С дерюжным фасадом — не с голым задом. Десять трудодней малец заработал...
— Мужик растет, — сказала мамка, садясь на траву.
— Да и у тебя, Сима, невеста неплоха... Давай-ко я тоже посижу... Лидушка, пойдешь за Миньку замуж?
— Не-е, — затрясла головой Лидка, — он царапается.
— Ну-у, к тому времени отвыкнет...
— Так вырастет — чему похуже еще научится, — засмеялась мамка. — Сам-то пишет?
— Последнее было из-под Курска... Писал, что эту фашистскую вражину погнали. А больше нету. Третий месяц пошел... Ночи не сплю.
— Не накликай беду, Палаша! Придет он, придет. Он у тебя, Федор-то, отчаянный, запросто так пуле себя не подставит. А сын вон уж какой... Мужик растет... Было бы побольше еды да поменьше горя, нарожала б я с десяток парней... Меня сызмала к ребятешкам страсть как тянет.
— Ага, — возмутилась Лидка, — нам тогда одного портфеля не хватит. Не рожай... Раньше б рожала, чтоб он старше был и мне после него все оставалось.
Кладовщица и мамка переглянулись, засмеялись.
— Ну, Сима, пойду я, — сказала Палаша, неохотно поднимаясь.
— Ладно, — ответила мамка и тоже встала.
— Так пришли Лидушку завтра.
— Пришлю, перед тобой гордиться негоже.
— А Герасима ты не проси — он зимой на телеге посидеть не пустит... Поди, все еще пристает?
— Ну! — рыкнула мамка и поморщилась.
— Все они такие...
— Не все. А такие, как Герасим, — это точно. Без мужиков и баган медуницей пахнуть норовит.
— Сказала б я, если б Лидки не было, чем этот Герасим пахнет!
3
Солнце уже высоко. И когда оно начисто показывается в развалах туч, то становится жарко. А мамка все топчется, топчется по кругу и поет, теперь уже другую песню: «Ыэх, мой каситер в ту-ума-ане сиветит, ды исыкыры га-асынут на-а-а лету-у...»
И жалеет Лидка мамку, сама не знает с чего. Она молча ходит за ней. Устала. Ноги заплетаются, кружится голова, а в глазах время от времени то все темнеет, то вспыхивает, будто смотрит Лидка на осколки вчерашней вазы, которую мамка, посоветовавшись с женой председателя колхоза, взяла да и разбила пополам. Разбила вазу, про которую сама раньше говорила, что папка привез ее из города и что цены той вазе нет. Хорошая была ваза.
— Мамк? — спрашивает Лидка, все топчась позади.
— Чего тебе?
— А зачем вы вчера стекло толкли в ступе?
— Это не стекло, а хрусталь... Хрусталь — вроде тоже стекло, да, говорят, пользительное... Она мне за него дала сто рублей. Деньги все же — куплю тебе валенки на зиму... Да эти вот пятьдесят рублей еще — разбогатеем! Зачем нам ваза? Сейчас не до жиру. Да и держать в ней нечего — пряников нет, сахара тоже.
— Зачем тогда не всю потолкли?
— Старые люди говорят, что надо не всю. И обязательно не свою, а купить или украсть... Толкут намелко... а после пьют в вине.
— Пьют? Стекло?
— А и что? Припекнет — и мочу пить будешь. От чахотки только моча и помогает.
— Тогда продай и второй кусок. Себе валенки купишь. Сама босая ходишь!
— Больше ни одна баба не спрашивает. Спасибо, хоть эта-то купила.
— А председательша зачем будет пить?
— Да от бородавок...
— Ага, а вы вчера шептались про ребеночка... Откуда же у нее бородавки-то? Она лягух в руки не берет, а бородавки только от лягух. Сроду бородавок у ей не бывало, а ты говоришь...
— Ну, мала еще все-то знать. Иди, отдохни. Вон товарка твоя Маня как раз бежит. Смотри — надолго не убегай...