— Конечно, — согласился я.
Он вырвал из записной книжки листок и, написав на нем номер телефона, протянул мне.
— Если будет туго с финансами, позвони мне. Спросишь Самата. Художника. Дам взаймы. А может, и подходящая работка найдется. Адью! Меня зовут.
Художник поклонился Энегуль, мне пожал руку и ушел.
Я налил себе еще коньяку.
— Может, хватит тебе? — остановила Эне.
— Верно. Хватит.
Я отодвинул рюмку и подозвал официантку.
Когда мы надевали пальто, к нам подошел Шмель и извинился за свой поступок. Отвесив поклоны Энегуль и мне, он вернулся в зал. Я понял, что это Художник его послал. В душе я, конечно, доволен был, что не успел оглушить носатого бутылкой. На этот раз он мне показался даже симпатичным.
Мы ехали в троллейбусе, потом шли пешком. Я взял Энегуль под руку, но она отстранилась.
— Ты высокий, мне неудобно так идти, — объяснила она.
— Привыкай, ведь живешь в городе, — обиделся я.
— Ты уже возомнил себя столичным?
— Разумеется. Однако будь у меня право, я бы столицу перенес в свой аул.
Энегуль рассмеялась:
— Ну вот видишь, свой аул ты все-таки любишь больше.
— Еще больше люблю Ашхабад. Потому что здесь живет девушка Энегуль.
Эне нахмурилась:
— Ты заговариваешься, Дурды. Я не люблю всяких несерьезных намеков и недомолвок.
Я положил ей руку на плечо и притянул к себе:
— Хорошо, не буду намеками. Скажу прямо. Ты мне нравишься, голубушка. Давай поцелуемся.
Эне сбросила с плеча мою руку и пошла быстрее. Я догнал ее и схватил за локоть.
— А разве я тебе не нравлюсь, скажи?
— Оказывается, ты не такой уж безобидный, как кажешься на первый взгляд. Если бы я тебя знала таким, ни за что бы не пошла…
— А мне почему-то казалось, что я тебе нравлюсь…
— Ну и что ж, что нравишься? Как сокурсник нравишься, как брат! Мне казалось, ты скорее можешь вступиться, чем обидеть!..
— Постой-ка, а чем я тебя обидел?
— Говоришь всякий вздор. У меня ведь парень есть. Друг. Сейчас в армии служит. После службы приедет в Ашхабад учиться. Мы с ним обещали ждать…
Для меня эта новость была как гром с ясного неба. Я остановился и несколько минут, не находя слов, растерянно разглядывал Энегуль.
— Вы уже просватаны? — спросил я.
— Нет. Отец хотел меня выдать за другого. Я уехала в Ашхабад.
— А почему тогда ты пошла со мной в ресторан?
— Так. Пошла — и все. Из любопытства. Наслышалась о нем столько, а ни разу не была. Посмотреть хотелось.
— Верно говорят, что женщиной движет любопытство.
— А ты думал, пошла с тобой — значит все? Целоваться можно? Теперь даже с тобой никуда не пойду.
Мы долго шли не разговаривая. Изредка проезжали машины, громыханьем своим и светом фар нарушая покой сонного города. Земля уже побелела, снежок мягко похрустывал под ногами. Энегуль сделалась похожей на снегурочку. Я посмотрел вверх, и мне тотчас глаза залепило снегом.
— А вы переписываетесь? — спросил я.
— Он пишет часто.
— А ты?
— Иногда бывает некогда… Но все равно стараюсь отвечать на каждое письмо.
— Если девушка долго не пишет — значит, разлюбила? — задумчиво спросил я.
— Какой ты наивный, Дурды. Конечно, нет!
— А если вовсе не пишет?
Энегуль приостановилась и, взявшись за мою пуговицу, пристально посмотрела мне в лицо. Понимающе улыбнулась.
— Ясно, почему тебе захотелось сегодня выпить… Только я бы на твоем месте сначала выяснила причину, почему она не пишет. Прежде чем объясняться другой девушке…
Я подумал, что Энегуль, пожалуй, права. И смолчал. Я поймал себя на мысли, что весь этот вечер — и когда разговаривал с Эне, и когда слушал музыку, глядя на танцующие пары, и даже когда ругался с тем типом, — Донди ни на минуту не выходила из головы. Мне нравилась Энегуль потому, что напоминала Донди. Она очень была похожа на Донди.
Пришлось долго стучаться в парадную дверь, пока вахтерша впустила нас в общежитие.
В нашей комнате все спали. Я разделся, не зажигая света. Несмотря на усталость и хмель в голове, сон не приходил. По улице изредка проезжал автомобиль, высвечивая верхний угол нашей кельи. Я вспомнил, как, спрятавшись в зарослях джиды на берегу канала, я мигал в окно Донди карманным фонариком — звал ее на улицу… Засыпая, я подумал, что завтра напишу ей еще одно письмо. Последнее…
Наконец-то каникулы! Я еду домой. Не еду, а лечу. На самолете. Оказывается, это здорово — лететь на самолете. Не успел я дочитать рассказ в «Огоньке», как наш «кукурузник» коснулся земли, подпрыгнул и покатился по накатанной дорожке. Всего каких-нибудь полтора часа назад я расхаживал по улицам Ашхабада, а уже очутился в нашем райцентре — сказка тысячи и одной ночи.