— Иди, дочка, и ты попей чаю, пока сварится чорба, — позвала мама Эджегыз, возившуюся на кухне.
Сестренка вошла, вытирая кулачком слезившиеся от дыма глаза, присела на кошму рядом со мной и прижалась щекой к моему плечу. Я был полон нежности к ней и ласково обнял ее. Я успел понять, что на ее долю выпадает теперь много забот — наверно, даже уроки приготовить не всегда хватает времени. Вслух я ничего не сказал, чтобы не расстраивать маму: она, видно, сама понимала все это и горевала молча.
Вспомнив про гостинцы, я открыл чемодан, вынул из него прозрачный и желтый сахар — нават, две пачки сливочного печенья, которое любила моя сестренка, янтарную брошь для нее. Мама очень обрадовалась навату. Она и прежде могла вприкуску с этим сахаром выпить целый чайник чаю и не напиться досыта. И всегда говорила, что нават особенно полезен для пожилых людей.
— Зачем ты тратился, сынок? Не надо было, — сказала мама. Но по ее ласковому взгляду я понял, что она довольна моими гостинцами.
Эджегыз хрумкала, как кролик, откусывая столичное печенье. Спохватившись, она выбежала на улицу и через несколько минут принесла на блюде мясо. Мама положила в чашу несколько кусков горячего жареного мяса, налила сверху чай и придвинула ко мне. Я отломил кусок лепешки, накрыл ею касу и с нетерпением стал дожидаться, пока лепешка размякнет от душистого пара. Я целый год не ел домашней чай-чорбы.
У мамы совсем не было аппетита, она нехотя откусывала кусочки лепешки. Заметив, что я смотрю, как она с трудом ест, виновато сказала:
— Не обращай внимания на меня, сынок. Мы с Эджегыз перекусили перед твоим приходом.
Я ел торопливо, низко наклонившись над касой. Мама очень внимательно разглядывала меня, словно старалась понять, насколько я изменился. Мне самому казалось, что я такой же, как прежде. А мама задумчиво сказала:
— Ты очень повзрослел, сынок. Хотелось мне дожить до твоей свадьбы… — и, не договорив, скорбно прикрыла рот уголком платка.
— Ты непременно увидишь мою свадьбу, — утешал я, стараясь казаться веселым. — Уж я постараюсь.
— Дай бог, — пожелала мама. — Только бы невеста нашлась достойная тебя. Выбирай, сынок, девушку, чтобы она была дочерью порядочных родителей. Ведь каждому известно, что яблоко от яблони не далеко катится.
— Мама, а как мне узнать анкетные данные родителей моей будущей невесты? — спросил я, засмеявшись.
Мама нахмурилась.
— Ты, сынок, уже сам научился думать. Черное от белого отличить можешь… Друзей и врагов нашей семьи знать должен.
Помолчали. Мне почему-то не хотелось продолжать разговор на эту тему. Я стал рассказывать про Ашхабад, про моих друзей, расспрашивать об аульных новостях, о знакомых.
Эджегыз свернула скатерку. Мама поднялась с трудом.
— Пойду полежу немного, — сказала она. — Устала. А ты прогуляйся. Наведайся к соседям, друзьям. Они, должно быть, уже возвратились с работы. Сейчас и Байрам придет, если где-нибудь не задержится…
Я вышел во двор. Солнце уже село. Стало прохладно. Я хотел повидать учителя Чары, поговорить с ним, поделиться впечатлениями. И еще надо было придумать способ увидеться с Донди. Но перед глазами стояло ласковое и больное лицо моей мамы. Казалось, в любую минуту она может меня позвать. Из-за этого пропало желание уходить со двора.
Я присел на топчан под шелковицей, росшей у нас во дворе. Через низкий забор я мог видеть всех, кто пройдет по улице. Вот чей-то мальчишка прогнал небольшое стадо овец, взлохматив облако пыли над улицей. Я сидел неподвижно и припоминал наши редкие встречи с Донди, время от времени поглядывая в сторону их дома. Жаль, не видать окон; интересно, зажегся ли в них свет? Я вспомнил мамин совет выбрать благородную девушку. Знает ли она про наши отношения с Донди? Или просто так, случайно заговорила об этом? Налетел прохладный ветерок, я зябко повел плечами.
Неслышно подошла Эджегыз, присела рядом со мной. Молчала, опустив аккуратно причесанную головку. Косы, мягко изогнувшись, сползли с ее худых плечиков на грудь. Задумалась о чем-то.
— Как твоя учеба, Эдже? — спросил я.
— В восьмой класс перешла отличницей, — сказала она, улыбнувшись, и посмотрела на меня. — А ты как поживаешь, брат?
— Отстал от тебя. На экзаменах получил четверку.
— Если тебе совестно, это уже хорошо.
— Как поживает Чары-мугаллим? Ты его видишь?
— Иногда вижу. Недавно болел.
— Что с ним?
— Все то же. Осколки в бедре покоя не дают.
— С самой войны мается. Хорошо еще, не старый — сила есть перебороть болезнь.