Когда наш двор опустел, Байрам устало присел на топчан. Подозвал меня. Взъерошил мои волосы и сказал:
— Вытри слезы, братишка. Этим горю не поможешь. И плакали, и причитали. А никому от этого не легче. Мать не вернешь теперь. Надо нам быть мужчинами и думать, что никому не суждено остаться вечно в этом мире…
Я понимал, что Байрам хочет сказать: «Пора тебе уезжать. Как бы сейчас ни было, а отставать в учебе от сокурсников не к чему…» Байрам видит, как мне тяжело теперь покинуть наш дом, — вот и начинает исподволь… Я знал, что должен слушаться Байрама, он теперь в доме старший. Потупясь, я произнес невнятно:
— Ладно, Байрам-ага, я завтра уеду.
— Вот и хорошо. — Байрам похлопал меня по спине. — Мать завещала, чтобы ты окончил университет. А когда станешь образованным человеком, отдать тебе вещи отца. Отец тоже так велел перед смертью…
Байрам шершавой ладонью вытер мои мокрые щеки.
— Дурды, не будь мальчишкой. Думаешь, мне легче твоего? Но я знаю, стоит мае заплакать, вас с Эджегыз нельзя будет унять. Наши слезы затопят весь дом. Траур поселится у нас на веки вечные… Сейчас лучше подумать, как жить дальше. Пойди успокой сестренку. Она целыми днями не выходит из дому, лежит ничком на материной постели, подушку слезами насквозь промочила…
Я присел рядом с Байрамом. На небе высыпали звезды, будто по фиолетовому бархату кто-то рассыпал золотистый песок. Вот одна сорвалась, прочертила огненный след, угасла. Может, в эту секунду угасла чья-то жизнь. Говорят ведь, что у каждого человека есть своя звезда, которая сулит ему в жизни счастье или невзгоды. С рождением младенца в небе появляется новая звездочка. Теплыми летними ночами, когда мама стелила нам с Байрамом на топчане под шелковицей, я иногда просыпался в полночь от слишком яркого света звезд. Но, как ни вглядывался в однообразное неподвижное небо, не мог заметить рождения новых звездочек. Они только падали и падали. Порой сыпались, как огненный дождь. Мной овладевал страх: «Если так будет продолжаться, скоро на земле не останется ни одного человека», — думал я. Теперь знаю — когда человек умирает, только для него угасают звезды. Не одна звезда — сразу все. Мама теперь их не видит…
Я почувствовал руку Байрама у себя на колене.
— О чем задумался? — спросил он.
— Разве не о чем?.. Думаю, как жить дальше.
— С Донди связей не налаживаешь?
Я вздрогнул, услыхав имя, которое всеми силами старался забыть. Откуда Байрам знает про Донди? Может, Эджегыз раскрыла ему мои секреты? Я внимательно посмотрел на брата, стараясь угадать, что он намерен сказать мне. Я был зол на Донди, слов нет. Но мне не хотелось, чтобы о ней думали плохо другие. А с Байрамом я вообще бы предпочел не разговаривать о ней: я считал, что Донди пренебрегла мной, и мне было стыдно перед братом. Я молчал. Байрам заговорил сам:
— Ты уже взрослый. Худое от добра отличить можешь. Прежде чем совершить серьезный поступок, хорошенько обдумай… Мать как-то говорила, что ты этой девке письма писал. Просила поговорить с тобой. Знал я, что разговор этот будет неприятным для тебя, и все откладывал. Теперь не могу не выполнить того, что обещал ей…
— О чем ты, Байрам-ага? Донди давно нет в ауле.
— Я к тому, что не надо было ей писем писать. Ни к чему это, она — жена своего мужа.
— Я не знал, что ее выдали замуж!
— Хотя бы и не выдали. Не следовало тебе с ней связываться. Думаю, незачем напоминать, какое горе Торе-усач причинил нашей семье.
— Но при чем тут Донди?..
— Он подрубил нашу семью под самый корень, — продолжал Байрам, будто не расслышав моего вопроса. — И ты намеревался породниться с ним?
— Разговор этот ни к чему теперь, Байрам-ага, — сказал я раздраженно. — И не надо равнять Торе-усача и Донди.
— Яблоко от яблони не далеко катится.
— Байрам-ага, зря ты так…
— Я к тому… чтобы предупредить тебя… чтобы ты не вздумал с девкой этой связей искать…
— Это теперь невозможно, ты же знаешь, Байрам-ага. У Донди теперь свой хозяин…
— Она сбежала на днях от своего богом данного мужа! Давеча Торе-усач приходил ко мне на работу справляться о дочери. Говорит — в глаза мужу сказала, что у нее есть возлюбленный, мол, в Ашхабаде учится. Видать, в тебя метит: из нашего аула сейчас никого в Ашхабаде нет, кроме тебя… Вот и приперся Торе-усач ко мне. От злости красный, как свекла. Кулаками махает, грозится, что, если Донди укрылась в нашем доме, не сносить никому из нас головы…
— А ты что?..
— Тьфу!.. Мне на его угрозы плевать! Я сказал ему, что нам не нужна сучка, бегающая от одного кобеля к другому. На том и расстались.