— Продолжайте, — сказал я. — Иначе какой суд без подсудимого, — и, пройдя к своей кровати, стал раздеваться. Спиной я ощущал недовольные взгляды ребят.
— Ждем тебя, — сказал Ораз спокойно. — Как мы и предполагали, ты снова явился в состоянии обезьяны, объевшейся тухлыми бананами.
— Не ослоумничай, Ораз. Лучше скажи, я просил у тебя денег? Скажи, просил?
— Денег ты ни у кого из нас не просил.
— Тогда не делайте дурацких замечаний!
— Хорошо. Замечаний больше не будет. Тебе они как мертвому припарки. Мы тебе хотим вот что сказать на этот раз. А ты слушай. Да не шатайся ты, садись!
— Какую еще Америку решили открыть?
— Если ты еще раз придешь в полночь и будешь мешать нам спать, мы тебя изобьем.
— Ого!..
— А если и это не поможет тебе взяться за ум и стать прежним Дурды, мы исключим тебя из нашей коммуны.
— Ну и что, подумаешь!..
— А то, что тебе придется перебраться в другую комнату и искать других товарищей.
— Плевать я хотел на вашу коммуну! — ответил я зло и, плюхнувшись на кровать, натянул на голову простыню.
Утром, правда, я извинился перед Оразом, перед Садыком, перед Орунбаем — перед каждым в отдельности. Но, чувствую, обида на меня не прошла. По разговору вижу: говорят — в лицо не смотрят.
Головная боль на свежем воздухе приутихла. Подумал, не пойти ли в кино, как раз вышел новый фильм. Но сидеть полтора часа в духоте и опять ощущать тупые толчки в затылке, словно кто-то молотком бьет… Я решил побродить по городу и гулял до вечера. Встретился ресторан «Бахор», когда-то я был здесь с Энегуль. А время ужинать. Я прикинул в уме, сколько осталось в кармане денег, и, потоптавшись перед входом, нерешительно отворил стеклянную дверь, за которой золотом мерцали лампасы на брюках швейцара.
Стол, за которым я сидел с Энегуль, оказался свободным. Я прошел к нему. «Надо было и на этот раз пригласить Эне, — подумал я. — С нею интереснее. Хотя вряд ли она согласилась бы теперь составить мне компанию. Тогда она рискнула прийти сюда из любопытства. Бедняжке очень здесь не понравилось».
Развалясь в кресле, я пил коньяк. Если кто-нибудь собирался сесть за мой стол, я предупреждал, что места заняты. Одному лучше, чем оказаться в чужой компании.
Играл оркестр. Я в такт музыке постукивал под столом ногой. Я сидел к площадке спиной и не видел танцующих, только слышал шарканье ног, но постепенно мне становилось всё веселее и самому захотелось танцевать. Что и говорить, жаль — нет Энегуль. Мы бы потанцевали. И возвращаться в общежитие не скучно было бы. Сегодня зацеловал бы ее до беспамятства. Не как в прошлый раз. Тогда распелась, что твой соловей, о верности, о долге, о любви. А я уши развесил, дурак. Наверно, с тех пор она втихомолку посмеивается надо мной, слюнтяем считает. Несколько раз замечал, как посматривала в мою сторону и смеялась. Нет, сегодня я постарался бы реабилитировать себя перед ней. Она узнала бы, какой Дурды мужчина. А ее возвышенные слова — все это красивая сказка, мишура, блеф. Жаль только, у меня в этом уверенности не было. А теперь Донди научила меня трезво смотреть на жизнь. Трезво…
Подошла официантка. Я заказал еще коньяк. Кажется, порядочно захмелел: надо было взять побольше закуски. «А все-таки интересно, где сейчас Донди? Что делает?.. Энегуль чем-то напоминает ее, Донди. Чем же?.. Привычкой слегка щуриться, когда слышит что-то неприятное. Еще во всем ее облике, бывает, промелькнет иногда что-то неуловимое, напоминающее Донди. Наверно, поэтому Энегуль мне нравится больше других девчонок. И мне совсем не безразлично, что она думает о моей персоне. С каким-то холодком она относится ко мне. Плохо, очень плохо, если Эне после того вечера разочаровалась во мне».
Опять подошла официантка. Я полез в карман за деньгами. Она пощелкала на маленьких счетах и назвала цифру — словно кипятком обдала. У меня было чуть больше половины той суммы. Я окончательно растерялся и недоумевающе посмотрел на официантку, желая спросить, не ошиблась ли она.
— Ну скорее, скорее, молодой человек, расплачивайтесь, я спешу, — заторопила она.
Я отдал ей деньги, и пока она считала, робко протянул свой студенческий билет.
— Что это? — спросила она, неприязненно глядя на меня.
— Остальные принесу утром, непременно принесу, — невнятно бормотал я. — Вот мой документ, оставьте…