Мы встали, над столом раздался переливающийся звон.
— Тетушка, дайте мне рецепт вашего плова, — обратился Садык к хозяйке, обгладывая куриную ножку.
— Это от руки зависит, сынок. Рука легкая — получится вкусно, тяжелая — лучше не берись готовить.
— У Садыка рука легкая, — сказал Орунбай. — Мы все им очень довольны.
— Уж лучше не давайте ему рецепта, — вмешался в разговор Ораз, — не то бросит университет, пойдет в кулинары.
Я покрутил ручку патефона, поставил пластинку. Комната наполнилась дробным — то сухим, режущим слух, то глухим, громыхающим, как весенний гром — перестуком депа. Ему вторил тонкий и нежный, как девичий голосок, звук гиджака. Ораз обнял Орунбая за плечо и вытащил из-за стола. Они танцевали, широко разведя руки, поводя плечами, играя улыбкой. Однако пуститься в такой пляс, чтоб искры из-под каблуков, мешала теснота. Тетушка Марьям положила вязанье на колени и не сводила с них ласкового восхищенного взгляда.
— Долгой вам жизни, детки! Будьте всегда веселы и счастливы, — приговаривала она.
Когда я пошел провожать ребят, было уже за полночь. Мы шли неторопливо темной узкой улочкой. У ворот тусило горели лампочки, раскачиваясь от ветра и побрякивая железными шляпками. Призрачный желтый свет стлался по мокрому тротуару. В выбоинах поблескивали лужи. Как мы ни старались обойти их стороной, ноги то и дело проваливались в холодную, подернувшуюся ледком жижу. Но ничего не могло сейчас омрачить нас. Право, хотел бы я видеть лица ребят, когда утром они увидят свои туфли и брюки, в которых предстоит идти в университет, забрызганными грязью. А пока что Ораз и Садык, обнявшись за плечи, вышагивали впереди, разбрызгивая лужи и мурлыкая потихоньку песню.
Мы с Орунбаем приотстали. Захлебываясь от восторга, он рассказывал об услышанной сегодня новости, будто где-то видели невесть кем сотворенный и откуда-то прилетевший космический корабль. А в Канаде якобы недавно таинственные пришельцы из других миров пригласили и увезли к себе в гости целое огромное селение. Я не стал выказывать сомнения, чтобы не огорчать его. Напротив, согласно кивал головой, заверяя, что этакое вполне может случиться, что на свете и не то еще бывает.
Орунбай глубоко задумался и через минуту спросил:
— Хозяин, не можешь ли ты дать мне взаймы несколько рублей?
— Сколько захочешь! — воскликнул я, захохотав, и хлопнул себя по оттопыренному карману, где и в самом деле были деньги. Правда, не мои, но зато много. И будь я трезвый, не поступил бы так: вынул пачку десятирублевок и поднес их к самому носу Орунбая. — Сколько тебе угодно, могу одолжить! — повторил я самодовольно. — Хоть сто рублей, хоть двести!
Орунбай, как бы не веря своим глазам, ощупал пачку, перевел растерянный взгляд на меня:
— Мне много не надо, хватит десятки…
— А ты хочешь, чтобы у тебя водились деньги? — спросил я, беря его под руку. — Вот столько! А может, еще больше! Хочешь?
— Такое спрашиваешь, хозяин! Кто этого не хочет, — усмехнулся Орунбай.
— Могу предложить тебе работу. Будешь иметь каждый день плов, коньяк и, если хочешь, даже женщин…
Орунбай остановился и, загородив мне дорогу, с интересом уставился на меня. С минуту он не мог выговорить ни слова. Видать, очень уж заманчивым показалось ему мое предложение. Еще бы! Я сам оторопел, помню, когда добрый человек завел со мной разговор об этом.
— Какую работу? — смог наконец промямлить Орунбай.
— Поклянись, что будешь держать язык за зубами и никому не расскажешь того, что я тебе сейчас открою.
— Буду молчать. Могила!
— И даже нашим ребятам, членам коммуны.
Орунбай задумался — засомневался, видать, — почесал затылок и возмущенно бросил:
— Слушай, хозяин, брось меня разыгрывать! Если не хочешь одолжить денег, так и скажи.
— Какого черта психуешь! Пожалуйста, бери свою десятку. Через два дня ее у тебя не будет, словно корова слизнет. А тут такая перспектива! Птица счастья сама в руки летит… Эх ты!..
— Хозяин, перестань меня дурачить. Говори прямо или перестань злить, а то… А то, как колышек, вобью тебя в землю кулаком.
— Но ты не дал еще слова навесить на свой рот замок.
— Клянусь своими предками, черт тебя подери!
— Тише, дурак… Запиши телефон. — Я продиктовал ему номер Художника. — Спросишь Самата-агу. Сошлешься на меня. Скажешь, я велел позвонить. Он тебе объяснит, что делать. Только постарайся ему понравиться.
— А если ему не понравится моя физиономия?
— Тогда считай, не удалось тебе поймать за хвост птицу счастья.
— И я не могу посоветоваться со своими братьями?