Только после того дня, если я не ошибаюсь, у тебя тоже были неприятности в школе. Во всяком случае, ты перестал появляться на уроках, хотя формально считалось, что ты проходишь практику. Я, поверь, искренне жалел, что ты не бываешь в нашем классе. И готов был с мальчишками драться, когда они говорили, что лучше, если у нас не будет преподавать такой учитель.
Ни мама, ни Нурли не догадывались об истинной причине того, почему у тебя раньше срока закончилась практика. А я им ничего не говорил. Ты собирался снова отбыть в далекий город, который я в своем воображении застраивал красивыми дворцами, институтами и непременно клубами, выглядевшими, конечно, куда лучше, чем клуб в нашем поселке. Тебе оставалось еще два года учебы. Вся наша семья была занята тем, чтобы проводить тебя. Мама каждый день, не отходя от раскаленного тандыра, пекла сдобные лепешки. А Нурли, получив зарплату, купил тебе зимнее белье и ботинки с мехом. Остальные деньги вручил маме.
— Отдашь Аннаму на расходы, — сказал он.
А что я мог сделать для тебя, мой брат? Лишь сказать на прощанье добрые слова: "Счастливого пути тебе. Возвращайся домой, когда закончишь учебу", — и вытереть слезы рукавом рубашки. Еще я, кажется, тебе сказал, что буду смотреть на дорогу, по которой ты уедешь, дожидаясь твоего возвращения. Просил тебя почаще писать письма. Мне очень хотелось напоследок сделать для тебя что-нибудь хорошее, но пока я ни на что такое не был способен.
Хотя нет, если припомнить, я, оказывается, тоже мог для тебя сделать кое-что приятное.
Мне, младшему брату, неловко напоминать тебе об этом, но, как говорится, к слову пришлось. Всего за день до твоего отъезда, когда я проходил по улице, меня, приотворив калитку, зазвала к себе во двор Айджемал. Она меня встретила ласковыми словами, назвала братиком, суетилась, не зная, где меня усадить. Поставила передо мной огромное блюдо с виноградом, персиками и просит, чтобы я попробовал фруктов из их сада, будто для того и пригласила. А сама взволнована чем-то. "С чего бы это?" — думаю, а сам запихиваю в рот виноград, хрумкаю вовсю, аж сок брызжет. На лице Айджемал растерянность. Прежде я никогда не замечал, чтобы взрослые девушки терялись в моем присутствии. От былой веселости хохотуньи Айджемал и следа не осталось. Среди своих подружек она могла говорить без умолку, и такие смешные вещи, что и сама покатывалась со смеху, и девчонкам челюсти сводило. А тут, вижу, собирается сказать мне что-то, да не знает, с чего начать. Едва заведет разговор, тут же задумается, покусывает губы. Потом махнет этак рукой, скажет: "Ай, я просто так!.. С чего это я, глупая?.." — и начинает болтать о каком-нибудь пустяке. Но за этим я своим детским чутьем усматривал что-то другое. Предполагал, что она собирается сказать мне нечто важное и сокровенное. И думал: что же это могло бы быть? Она, видать, поняла, что я все равно догадываюсь немножко, и решилась, наконец, говорить открыто, следуя поговорке "Взобравшись на верблюда, меж горбов не прячься".
— Я слышала, что Аннам уезжает на учебу? — спросила она.
Я кивнул и опустил глаза. Так мы просидели до конца разговора, не глядя друг на друга.
— Никак не могу увидеть его… Ай, впрочем, это и не обязательно. Просто мы с ним учились в одном классе. Одноклассники мы, понимаешь?.. А тебя я люблю больше, чем его. Ведь ты мой братишка, правда? И Аннаму братишка… Передай, если сможешь, ему этот сверточек. Можешь ничего не объяснять, он сам поймет. Если он завтра уезжает… если уезжает… не буду мешать ему в суматохе сборов…
Будь у Айджемал просьба потруднее, и то бы я все для нее сделал. Если хочешь знать, я и раньше всегда восхищался ею и хотел, чтобы все другие девчонки, мои ровесницы, походили на нее — нашу соседку Айджемал. Наверно, другие мальчишки тоже так же думали, потому что каждый из них всегда с готовностью выполнял любое ее поручение: сбегать кого-то позвать, или принести дынь и арбузов с бахчи, или вечером, по просьбе Айджемал, встретить их корову из стада и подогнать к калитке, — для мальчишек все это было сущим пустяком и даже, я бы сказал, приносило отраду их сердцу.
Ты сам, конечно, не заметил, как посветлело твое лицо, когда я тихонько положил тебе в руки тот сверток. Ты захлопнул крышку чемодана и, напустив на себя строгость, сказал:
— Не мешай мне сейчас! Иди лучше покатайся на велосипеде.
Нужна ли мне была другая награда! Я опрометью выскочил из комнаты. Я понял, что сделался добрым вестником для гебя, и от этого чувствовал себя на седьмом небе. Но ты тут же окликнул меня и вернул назад. Взгляд твой подобрел и стал мягче. В этот момент ты сделал то, чего никогда до этого не делал: вынул из нагрудного кармана и протянул мне красную десятку. Разве мне нужна была эта десятка? Нет, конечно. Но раз дарил ее ты, я не посмел отказаться. Ты, улыбнувшись, похлопал меня по щеке и пообещал: