Аннам-ага, уезжая, ты обещал мне присылать книги. Однако я до сих пор ни одной не получил. Может, в последнее время не печатают интересных книг? Или те, что ты послал, просто не дошли до нас? Все в нашем селении жалуются на почтальона Говорят, прикладывается к рюмке, а потом теряет письма. Я слышал, его скоро заменят. Если пошлешь книги, они теперь не будут теряться.
Недавно Айджемал дала почитать книгу. "На реке" называется. Ее автор — наш известный писатель. В ней очень интересно описаны события, которые происходили на берегу Амударьи. Один бедняк, по имени Розы, рассказывает о бедах, которые ему пришлось пережить. Я даже не мог поверить, что так тяжело жилось людям прежде. Прочитал эту книгу маме. Она говорит, все так и было. Говорит, что все слово в слово в ней верно написано. А я думал, писатели все — выдумщики. Мама беспокоится: "Река Аму широкая и глубокая. Аннам любит купаться, как бы он не утонул". Я рассмеялся только. Ведь ты очень хорошо плаваешь. Кроме того, я уверен, у тебя столько работы, что тебе не до загораний на пляжах Аму.
Напиши, по скольку часов вы занимаетесь в день. У нас, наверно, по вечерам будет всего четыре урока. Кто у вас преподает? Одни знаменитости, должно быть…
Мы все с нетерпением ждем твоего письма.
Мы.
Я еще никогда не видел Нурли таким, как в тот день. Лицо осунулось, будто он перенес тяжелую болезнь. Уголки рта скорбно опустились. А глаза выражали столько горя, что я испугался, все ли благополучно у нас в семье… Но дознаваться ничего не стал. Сочтут нужным, сами скажут. Ведь проявлять излишнее любопытство у туркмен считается неприличным.
Не было еще и четырех часов, а Нурли уже дома. Прежде он никогда не приходил до темноты.
Нурли то усаживался на ковер, то вставал и ходил по комнате, погруженный в какие-то думы, будто заботы всего мира свалились на его плечи.
Пришла мама. С узелочком яиц, одолженных у соседки. Я подумал: "Зачем нам столько яиц?" Но из разговора через минуту понял, что мама собирается сварить их Нурли на дорогу. Нурли уезжает?.. Так неожиданно! Куда?.. Мама суетливо собирала вещи и складывала в чемодан. Без конца повторяла: "Смотри, не забудь взять с собой это. Не оставь другое". Как будто не сама она собирает сына в дорогу, не ее руки укладывают в чемодан самое нужное.
Я сидел в стороне, пригорюнившись, обняв руками колени. Мне обидно было, что мама и Нурли, занятые друг другом, позабыли обо мне, словно меня нет дома. Более того, скрывают от меня какую-то тайну. Да, недаром придумывали когда-то туркмены поговорку: "Чем быть младшим, лучше быть детенышем собаки". Мне казалось, они оба считали: "Подумаешь, что из себя представляет этот мальчишка Да-дели, чтобы еще с ним советоваться, вводить в семейные дела!.." А может, они просто не хотели волновать меня — ведь я сегодня вернулся с работы пораньше, чтобы успеть сделать уроки к вечерней школе. Словом, забот хватало. Но я все равно чуть не плакал от обиды: еще ни разу не бывало, чтобы в семье так пренебрегали мной.
Я, конечно, мог вмешаться в разговор и спросить: "Что все это значит? Я еще никогда не видел, чтобы Нурли собирался в долгий путь. Что позвало его в дорогу?" Но я помалкивал. Надеялся, что в конце концов обо мне все-таки вспомнят и скажут, что к чему.
Однако поговорка наших предков про младшего оказалась верной. Никто про меня не вспомнил, будто бы меня вовсе не было на свете. Только, уже стоя на пороге с чемоданом в руке. Нурли обернулся и сказал, обращаясь ко мне:
— Ну, братишка, ты в доме остаешься за мужчину. Заботься о маме. И присмотри тут без меня за скотиной. До свидания. Будьте здоровы.
И ушел.
Вскоре я тоже ушел. В вечернюю школу. Только какая учеба полезет в голову, если она забита невесть чем. Я сидел за партой, думал о тебе, мой брат Аннам. Да, представь себе. Голову сверлило неотступно: "Не случилось ли чего с Аннамом? Иначе куда бы Нурли так торопиться?" Я отгонял от себя эту мысль. А она все кружилась и кружилась надо мной, как назойливая муха. Я делал вид, будто записываю в тетрадь, что говорит учитель, а рука выводила: "Аннам… Мой старший брат…"
Парни на переменах выходили из класса. Собирались в коридоре, открыв форточку, курили, о чем-то разговаривали, смеялись. А я просидел все четыре часа на месте, рисовал чертиков.
Поверь, мне стоило огромного труда дождаться конца уроков и не сбежать.
В комнате тускло светила привернутая керосиновая лампа. Мама уже легла. Привыкший к тому, что мама всегда ложилась позже нас всех, — когда мы засыпали, она поправляла подушки у нас под головами, подтыкала одеяла, чтобы не дуло, потом мыла посуду, колола ножом щепки на утро для растопки, — я удивился, не встретив ее на пороге. Но мама не спала. Она приподняла голову с подушки и сказала: