К тебе иногда заходили парни. Твои бывшие друзья. С ними тоже ты был холоден и неразговорчив. Больше всего, я заметил, ты ненавидел вопросы. Отвечал на них односложно, начиная постепенно раздражаться. И ребята стали проходить мимо нашей калитки, не сворачивая к нам.
Мне очень хотелось узнать, что ты таишь у себя на душе, какие мысли переполняют твою голову. Но не осмеливался просить об откровенности. Ты всегда становился резок, когда тебе чем-то докучали. А сейчас вот никак не могу себе простить тогдашнюю свою несмелость. Следовало растормошить тебя, заставить говорить обо всем, ничего не тая, излить горечь, прикипевшую к сердцу. А ты всю эту боль носил в себе. Конечно же, переживал, что так нескладно получилось с институтом. И теперь скорее всего винил не столько себя, как тех людей, с которыми якшался. И стыдился односельчан. В свои новые друзья ты выбрал одиночество. Оно не мешало тебе оставаться самим собой и поразмыслить о случившемся. Я считал, что тебе совестно было и перед мамой с Нурли. И, признаться, меня иногда это радовало: "Значит, мой брат не утерял чувство самоконтроля. И самого главного — совести". И дожидался, набравшись терпения, когда ты, перемолов в себе все дурное, встанешь наконец и, подойдя и двери, распахнешь обе створки, щурясь от яркого солнца, глубоко и облегченно вздохнешь. Скажешь весело: "А знаешь, братец Дадели, я ведь не медведь, всю зиму бока отлеживать. Надо и делом заняться…" И перво-наперво выведешь из сарая свой затканный паутиной велосипед, разберешь его, чтобы почистить и смазать автолом, и примешься за починку. А дотом. Тебе виднее, что делать потом.
Как то раз под вечер к нам пришли директор нашей школы Бяшим и Сахетли, приехавший навестить родных. Днем в клуб привезли новый кинофильм; возвращаясь с работы, я видел афишу и собирался пойти. Но теперь я решил остаться дома, чтобы посидеть со взрослыми и послушать, о чем они будут говорить. Правда, я делал вид, что ничуть не прислушиваюсь к вашему разговору, а увлечен всего-навсего книгой, которую положил на колени и листал время от времени. Сам же втайне надеялся, что наконец-то, может быть, прольется свет на твои таинственные похождения. Ведь Сахетли они хорошо известны.
Мама разливала чай. Нурли занимал гостей беседой, стараясь сгладить впечатление от неразговорчивости своего брата. Однако ты немного повеселел и порой даже вставлял в разговор словечко.
И все же затянувшаяся допоздна беседа не оправдала моих надежд. Я не узнал ничего нового о твоей жизни в городе. Бяшим и Сахетли, к моему удивлению, совсем не интересовались этим. Говорили на отвлеченные темы: о школьных делах, о подготовке к посевной. Ты и сам не заметил, как вступил в разговор, оживился, хохотал вместе со всеми. И не видел, как лучились мамины глаза, когда она смотрела на тебя и переводила взгляд, полный значения, на Нурли.
Хотя мне не привелось узнать ничего нового про тебя, мой брат, все равно я не жалел, что не пошел в кино. Вы упоминали в беседе так много интересного, что я, увлекшись, не заметил, как пролетело время. Близилась полночь, когда Бяшим взглянул на ручные часы и спохватился:
— Ба! Мы злоупотребляем гостеприимством хозяев!
Пропустив Сахетли вперед, Бяшим на минутку задержался и, обращаясь к Нурли как к старшему из братьев, сказал будто между прочим:
— Пока суд да дело, давайте устроим Аннама на работу. Если он согласится, я могу взять его в свою школу. Или пусть сам подумает, где хочет работать.
Взглянув на тебя, Бяшим спросил:
— Аннам, а ты что скажешь?
Ты ничего не ответил. Твое молчание все приняли за согласие.
Ты начал работать в школе. Преподавал физику. Ты, кажется, собирался учить и нас, вечерников. Бяшим обещал тебе, если будешь справляться, через годик дать хорошую характеристику для перехода на заочное отделение института. Тебе следовало похлопотать, чтобы зачли те годы, что ты проучился.
Теперь Нурли уже твердо решил женить тебя. Как говорится, "если усердно плакать, даже из слепых глаз потекут слезы", — ему не пришлось далеко ходить в поисках невесты. Он остановил свой выбор на Айджемал Родители ее ответили: "Поговорите с ней самой. Если согласится, наряжайте ее и забирайте. Лишь бы не против ее воли…"
Я бывал на многих тоях. Однако наш той, поверь, нельзя было даже сравнивать с другими в нашем селе. Нурли постарался. А когда он старается, еще не бывало, чтобы кто-то остался недовольным. По-моему, он устроил такой пир потому, что на сердце у него была двойная радость: младший брат вернулся домой здоровым и целехоньким — это раз, а теперь он еще и женится.