Когда отец и те трое ушли из дому, наша мать казалась спокойной. Она велела нам не плакать, а идти спать. «Как только Байрам придет домой, я пошлю его в правление, — сказала она, — он расскажет председателю и парторгу о том, что случилось. Они вернут вашего отца, не бойтесь. Он ведь ни в чем не виноват…»
А когда я снова проснулся, уже утром, и выбрался из постели, я не узнал маму. Она неподвижно сидела за столом, где мы с Эджегыз обычно делали уроки, и, подперев рукой щеку, невидяще глядела в стену. Уже было светло, а возле нее чадила лампа, мама забыла ее погасить. Мамино лицо осунулось, под глазами легли сизые тени. Около уголков ее рта я впервые заметил морщинки.
— Мама, ты не ложилась? — спросил я.
Она вздрогнула. Отчужденно посмотрела на меня, потом, как бы сообразив, что это я с ней говорю, улыбнулась:
— Ты уже встал, сынок? Поскорее умойся. Пора собираться в школу. Разбуди Эджегыз.
И принялась готовить для нас завтрак.
— А ты не пошла сегодня на работу? Ты здорова? — спросил я.
— Здорова, сынок, здорова. По пути забегите в детский сад, скажите заведующей, что я поехала в райцентр. Вот дождусь только Байрама. На первый автобус не опоздать бы…
Мы с Эджегыз пошли в школу. Уж лучше бы я не ходил… Сидел как на иголках. Учительница по немецкому языку мне несколько раз сделала замечание.
— Курбанов, не смотри в окно и не считай ворон, — наконец сказала она строго.
А сидящий со мной на одной парте Айдогды поправил ее:
— Учительница, там не вороны, там воробьи дерутся на дереве.
В классе засмеялись. А учительница покраснела. Она была совсем молоденькая, первый год работала в школе, и часто краснела. Всю свою жизнь провела в городе и потому часто путала названия трав, деревьев, животных, птиц. И когда ребята ее поправляли, она говорила: «Спасибо». Поэтому Айдогды и сейчас решил, что она ошиблась и спутала ворон с воробьями.
Но меня ни капельки не развеселил этот Айдогды. Я сделал вид, что внимательно слушаю урок, а сам думал, рассказать о происшествии с отцом нашему классному руководителю, учителю Чары, или пока не стоит. Учителя Чары мы все очень любили. Он всегда мог дать дельный совет и помочь.
На перемене я заглянул в учительскую. Но там учителя Чары не оказалось. Сказали, что он уехал по каким-то делам в облоно.
Сегодня суббота У нас было всего четыре урока.
Вернувшись из школы, мы с Эджегыз нашли на столе записку: «Разогрейте на обед лапшу. Заправьте простоквашей с натертым чесноком. Байрам поехал в правление. Я, наверное, вернусь вечером. Мама».
Между райцентром и нашим аулом курсировал маленький автобус, прозванный «крытой арбой». В нем подбрасывало пассажиров, кидало из стороны в сторону куда хуже, чем на арбе. Я бы сравнил наш автобус с детской погремушкой, а пассажиров — с зернами, вложенными в нее. Правда, не машина была тому виной, а дорога. Но окрестили уничижающим именем беднягу машину. Автобус ходил к нам всего три раза в день: утром, в полдень и вечером. Мама, наверное, рассчитывала вернуться последним рейсом.
Вечером приехал Байрам. Он отвел лошадь в сарай, дал ей сушеного клевера. Входя в дом, спросил с порога:
— Мамы еще нет?
Вид у Байрама был усталый. Пока он раздевался, Эджегыз приготовила ему теплой воды умыться. Она у нас расторопная — в мать. Байрам был голоден. Но мы все не садились ужинать. Ждали маму. Лампу не зажигали: выгорел весь керосин. Мама захватила с собой бидон, — наверное, привезет.
— Рассказал председателю? — спросил я.
Байрам кивнул.
— И что он?
— Позвонил в милицию. А заведующему фермой велел явиться к нему…
— А что в милиции сказали?
— Арестовали не отца, а тех троих. По пятнадцать суток влепят.
— А отец где же?..
Байрам вздохнул.
— В больнице. Оказывается, он уже был болен. А с этими мерзавцами по дороге, наверное, простыл еще больше. Лучше бы их не арестовали! Я бы так прошелся по их спинам лопатой! — Байрам резко встал и взад-вперед заходил по комнате. — Ну ничего, время есть, мы с них еще возьмем свое!..
— А что с отцом? В больницу не звонил?
— Звонил. Воспаление легких.
Комната постепенно наполнилась густым мраком. Окно вырисовывалось смутным бледным пятном. Мы разговаривали и не видели друг друга. Только слышали голос, дыхание.
— Где же наша мама? — спросила жалобным голоском Эджегыз и захныкала.