Курманов ругал себя, что не смог отказаться. Теперь, хочешь не хочешь, иди, исповедуйся Деду. И так уж надоело слышать: «При Дорохове полк гремел, а что стало…»
Но он все же пришел.
— Чего хмурый, Григорий Васильевич? Ну прямо туча тучей, — сказал Дорохов, здороваясь с ним.
— Нахмуришься, — протяжно ответил Курманов и сделал длинную паузу, ни о чем не хотел говорить. Но приветливый тон Дорохова, ждущее выражение лица вызвали у Курманова доверчивое к нему расположение, и, поколебавшись, он продолжил разговор так, будто они его вели давно: — Знаете, чем все обернулось? Во всех смертных грехах обвинили капитана Лекомцева. Иные, толком не разобравшись, катят на него бочку. А у Лекомцева — звено, как он будет летчикам в глаза смотреть?
Дорохов о летном происшествии знал. Капитан Лекомцев катапультировался за день до его отъезда в госпиталь. Но его волновало другое — почему не летает полк? Готовясь вести разговор именно об этом, он сочувственно произнес:
— А чего горячку пороть — разберутся.
— Да уже разобрались, — с холодной упрямостью продолжал Курманов. — Лекомцеву ярлык повесили: «недоученность», Курманову (так он и сказал о себе в третьем лице) — «неполное служебное соответствие». — Вздохнул и с горькой иронией добавил: — Все как полагается, просто и, я бы сказал, буднично.
Курмановская прямота Дорохову не в новинку. А тут, видать, и самолюбие основательно задето. Теперь его не сдержишь. Но не за этим же он его позвал, чтобы случай с Лекомцевым пережевывать.
— Вот видишь, не хотел я ворошить это злополучное ЧП, а ты сам напрашиваешься, — дружелюбно сказал Дорохов, уже согласный выслушать Курманова.
Грустная улыбка шевельнулась в губах у Курманова. Ему самому надоело объясняться. Но тон Дорохова смягчил душу — а вдруг Дед поймет его. Должен же кто-то его понять. Да и уж начал… А коли так — хоть и невеселая песня, а доводи до конца.
— О чем же тогда говорить, Степан Гаврилович? Ермолаев, например, одно заладил: «Чудак, зря ерепенишься, только огонь на себя вызываешь…» Да еще Козьму Пруткова в подкрепление цитирует: «Козыряй!» Козырять-то козыряй, а если не с того конца узел развязывают — воды в рот набрать?
Слова Курманова резали Дорохову ухо. Ну зачем трогать Ермолаева. Не кто-нибудь, а именно он предупреждал Курманова: «Обожжешься ты на своем Лекомцеве, вот посмотришь». И ведь как в воду глядел.
— Ты не смолчишь, — недовольно сказал Дорохов, — но и на рожон лезть не дело. Командир за все отвечает. Понял, да?!
«Нет, Дед тоже не поймет меня», — подумал Курманов и стал медленно подниматься со стула. Дорохов насторожился: неужели хочет уйти? Такая мысль у Курманова была, но он передумал, пошел не к двери, а к окну, широко выходившему на территорию городка.
Домики летчиков погружались в сумерки, пропадали их очертания, то там, то здесь вспыхивал свет, и уже виделись одни огоньки, как на аэродроме во время ночных полетов. Глядя на них, Курманов вдруг как-то странно заговорил, словно со сцены.
— Человек так устроен, что всегда ждет доброго слова. У командира большая власть, будьте с ней осторожны. Упаси бог обидеть человека. Он может потерять в вас веру, а с ним идти в бой.
Дорохов включил свет. Круглое его лицо вытянулось, брови подскочили кверху, и он устремил на Курманова неподвижный, молчаливый взгляд. А Курманов обернулся к нему и, набрав силу в голосе, горячо спросил:
— Знаете, чьи это слова? Ваши! Вы их мне говорили.
Дорохов был изумлен. Раньше ему казалось, что Курманов многое пропускал мимо ушей, не принимал к сердцу его советы, все хотел независимость свою подчеркнуть. А он, выходит, все брал на заметку.
Да, Дорохов говорил ему эти слова. Лет-то Курманову сколько тогда было, если сейчас тридцать? Эти слова в свое время и он слышал от старших. Верные слова. Он всегда может повторить их.
— Ну и что?!
Дорохов все время боялся, что пружина, которая удерживала его от прямого и резкого разговора с Курмановым, преждевременно сорвется, тогда как обстоятельства требовали того, чтобы он набрался терпения и выслушал Курманова до конца.
Курманов пододвинулся ближе к Дорохову, лицо его побледнело, и он глуховато сказал:
— А вот послушайте… За два дня до происшествия я лично проверял технику пилотирования Лекомцева. И знаете что в летной книжке написал? «Отлично!» Да ему и пять с плюсом можно поставить. Превосходный пилотажник. И после этого — «недоученность»! Курманов откинулся на спинку стула, потом налил стакан минеральной воды, выпил и, стараясь говорить спокойно, продолжил: — Потом, известное дело, Лекомцева замучили проверками, зачетами, и летчик начал сомневаться в том, в чем был твердо убежден. Судите сами — Лекомцев докладывает: «Рули не сработали», а ему в ответ: «Нервы у тебя не сработали, а не рули». Вот и весь сказ. А теперь скажите, поверит ли мне Лекомцев? — Курманов сделал паузу и медленно произнес: — Легче обвинить летчика. А ведь доказать надо, докопаться до истины. Кто-то же должен это сделать.