- Еще кто-нибудь считает, что должен владеть бледнолицей пленницей? - вопрошал, обращаясь во все стороны Бурый Медведь, в то время, как Хения помогал подняться Когтистой Лапе.
Молодой вождь протянул ему руку, но Когтистая Лапа смотрел мимо, словно не видя. Он и сейчас восхищался Хенией и в то же время не мог ему простить крушение своих надежд. Тогда не особо церемонясь, Хения схватил его за поврежденную руку, за которую тот держался, и дернул на себя. От неожиданности и резкой боли, Когтистая Лапа вскрикнул и, побледнев, пошатнулся, но не упал, устояв на ногах. Очевидно, Хения, благополучно вправил вывихнутую руку. К Когтистой Лапе поспешила Сосновая Игла и подставила мужу свое плечо. Так, опираясь на нее, Когтистая Лапа, не теряя достоинства, удалился с места поединка. Хения подождав, не предъявит ли кто-нибудь еще право на бледнолицую, и так и не дождавшись, повернулся и ушел в свое типи, даже не взглянув на отвоеванную им женщину.
А Белая сидела в снегу, дрожа от дикого холода, и не знала, что ей теперь делать. Индейцы, качая головами, расходились. Начинающийся день требовал внимания к своим заботам. Перед Белой осталась стоять лишь Осенний Лист, глядя на нее с сочувствием и тревожным ожиданием. По тем немногим репликам, что отпускал Широкое Крыло, Осенний Лист догадывалась, что вождь был недоволен хвастовством и наглой самоуверенностью Когтистой Лапы и, что дело сейчас было вовсе не в бледнолицей, просто Хении нужно было сбить спесь с Когтистой Лапы и поставить того на место. Но, что же теперь будет с белой девушкой? Как примет ее Легкое Перо, мать вождя? О самом Хении и говорить нечего. Все знали, с какой ненавистью и недоверием относится вождь к бледнолицым с их лживыми языками и безграничной жадностью, чтобы терпеть у себя под боком еще и женщину врага. Оставалась одна надежда на Легкое Перо. Осенний Лист знаками показала Белой, что она должна идти к типи Хении и даже попыталась помочь ей подняться, но та слабо оттолкнула ее, дав понять, что не нуждается ни в чьей помощи. Осенний Лист отошла, в конце концов, и она должна была уйти, чтобы приняться за свои дела. Белая поднялась и, пошатываясь побрела к палатке шамана. С трудом передвигая ноги, она пыталась унять непрекращающуюся зябкую дрожь. Сейчас она заберется под медвежью полость и согреется. Сначала нужно согреться, а там подумает, как быть дальше... непременно подумает... Но когда она подошла к типи шамана, то увидела, что оно разобрано, ни шкур, ни шестов-остовов от него не осталось, только черный круг очага, да мелкий мусор вокруг. В стороне какая-то пожилая индианка пристраивала скатанный кожаный полог на волокушу, в которую была впряжена собака. Подняв голову и увидев дрожащую, посиневшую от холода, всю в грязи, в мокрой рубашке бледнолицую, глядящую на нее бессмысленным взором, индианка кинула ей медвежий полог. Белая тут же укуталась в отсыревшую, холодную и тяжелую шкуру, но все равно не могла согреться. Зубы стучали, голова пылала, тогда, как тело промерзло до каждой косточки.