Мне тогда было двадцать лет, и я сама себе казалась ужасным человеком. На отцовских похоронах я прижимала платок к сухим глазам и время от времени ловила на себе внимательный мамин взгляд. Я знала, что она одна — из всей толпы собравшихся проводить отца в последний путь — знала, что любящая дочь не слишком сильно скорбит по отцу.
Мы с мамой никогда не говорили об этом, но всегда знали эту правду.
Когда отца не стало, мне казалось, что теперь начнется совсем другая жизнь. В своих мечтах я представляла себя смелой, дерзкой, способной на безрассудные поступки.
В действительности я оставалась той же неуверенной девчонкой, что и была. Только стала ожидать одобрения не от отца, а от всех вокруг.
… Я смотрела в окно, тьма за которым медленно таяла. Небо окрасилось в светло-серый цвет, и в предрассветной темноте проступили очертания соседнего участка. Во дворе было пусто — ни взрослые люди, ни дети не ступали по зарастающим бурьяном тропинкам.
Все казалось бы совсем обычным, но в самой атмосфере словно висело звенящее напряжение. Я наблюдала за соседским домом и ожидала, что в любую секунду оттуда выскользнут молчаливые дети и начнут играть в свои бесшумные игры.
Задернув тонкие шторки на окне, словно отгородившись от неизбежного рассвета, я вернулась к тетради.
Часы показывали пять утра.
Жара стоит такая, что от нее мне еще хуже. Еще больше страданий. Хотя уже август.
Вчера случайно встретила Макса в магазине, и он так любезничал с продавщицей, что мне захотелось придушить их обоих. А он даже не посмотрел в мою сторону.
Это была вчера. Сейчас я думаю, что лучше бы сегодня никогда не наступало.
Я ничего не купила и убежала из магазина. Мне уже не нужен был Макс. Никто не был нужен. Я вспомнила про одну девчонку, которая лет десять назад типа утопилась в Катуни. Никто ее тела так и не нашел. Наши все болтают, что призрак утопленницы до сих пор ходит по Агарту. И что из-за нее люди в Агарте такие странные — дети молча по дворам сидят и на улицу не ходят. А взрослые днем на улице не появляются, только ночью тоже беззвучно тусят на своих участках.
Никогда раньше об этом не задумывалась. Считала, что у всех так. Я тоже днем, если не в школе, чувствую себя ужасно сонливой и просто торчу у дома. Знаю, что мама с папой дома спят и что входить нельзя, пока они не проснутся.
А просыпаются они только вечером.
Папа иногда уезжает на работу. А мама сидит во дворе и смотрит в одну точку. Если успеть с ней заговорить, то она улыбается и по голове гладит. Еду готовит. С уроками помогает. Поэтому я всегда стараюсь с мамой поболтать, как только она проснется.
Но все равно, как все дела переделает, мама садится на садовую скамеечку и сидит.
Я отвлеклась. Возможно, наш агартовский уклад покажется кому-то ненормальным, но это неважно. Вчера я решила утопиться, как та самая девчонка, Бэлла. Глядишь, тоже стала бы призраком, и было бы не так тоскливо. А Макс пожалел бы, что так ко мне относился. Это главное.
Пока я шла к реке, специально смотрела, чтоб меня никто не видел. Никто и не увидел, естественно — взрослые или работали, или спали. Дети торчали во дворах, но я им была неинтересна. Только дядя Вася стоял на своем участке и рассматривал высокую траву, которая растет у него везде. Скоро в дом уже эта трава проберется. Я и раньше замечала, что дядь Вася днями не спит. Может, потому что он бывший полицейский. Или оттого, что много пьет.
Вчера он тоже был пьян и не заметил, как я прошмыгнула мимо него.
Возле реки я сняла майку с шортами и аккуратно сложила их на берегу. Попробовала воду ногой и отпрыгнула. Вода была ужасно холодной, несмотря на жару. Я представила, как я тону в горной реке, и как ледяная вода жжет мои легкие, доставляя еще больше страданий.
Стало так жалко себя, что я почти передумала.
— Впервые вижу такую трусиху, — презрительно сказал голос рядом со мной.
Я посмотрела направо и увидела девчонку в белом платье. Подумала о том, что вот она, та самая Бэлла, про которую наши шепчутся.
Наверное, на меня подействовала пусть призрачная, но близость смерти. Потому что я даже не испугалась.
Но девчонка в белом определенно ожидала другой реакции.
Уж лучше бы я напугалась и убежала.
Глава 28
Сквозь тонкие шторки пробивались первые солнечные лучи. Во дворе что-то скрипнуло, или мне показалось. Выглядывать в окно и выяснять, что там скрипит, я не стала. Вместо этого пошла к входной двери и заперла ее на крючок. Размяла затекшие ноги и устроилась с тетрадкой за столом. До конца Милиного дневника осталось три странички.
Часы показывали половину шестого утра.
— Что, даже не боишься?
Бэлла выглядела разочарованной.
— Нет. Я же помирать собралась. Глупо бояться.
— Тогда посмотри на меня внимательнее.
Я присмотрелась к Бэлле и почувствовала, как мои внутренности завязались узлом. Попыталась успокоиться, но в боку закололо и стало тяжело дышать. На меня накатывала паника. Я увидела то, во что раньше не особо верила.
Светлая кожа Бэллы была покрыта темными уродливыми пятнами. Мне вспомнилось, как я была совсем маленькой и вбежала днем в дом, хотя родители строго-настрого это запрещали. Но мне стало очень скучно, и я ослушалась. Подкравшись к маме и папе, которые лежали на кровати, я увидела на их лицах точное такие же черные пятна. Заорала и побежала во двор вперед собственного визга. И никто из родителей даже не проснулся.
Но в случае с Бэллой пятнами дело не ограничилось. Ее белое платье, которое поначалу казалось мне красивым, на глазах превратилось в уродливую тряпку. Тряпку из непонятной грубой ткани, со следами грязи, как будто эту жалкую одежку никогда не стирали.
Я завопила, совсем себя не контролируя, и побежала прочь от реки. Не оборачивалась, потому что думала, что эта тварь может гнаться за мной.
Но она меня не тронула. Только крикнула вслед:
— Это нечестно! А ты знаешь, почему я умерла?
Я не остановилась и ничего не ответила, но шаг замедлила.
— Это Макс меня утопил. Так и знай. И ты могла бы спокойно умереть. Знаешь, тонуть не так уж страшно. Это быстро. А теперь тебя ожидает другая, куда более мучительная смерть.
Я заткнула уши и помчалась прочь.
Дневник закончился, и я встала, опрокинув стул. Но порядок в этом доме, хранившем какие-то чудовищные секреты, меня больше не заботил.
Пока я читала дневник, меня раздирали противоречивые желания. Хотелось то спросить у Макса, что же произошло с хозяйкой дневника, то, наоборот, не спрашивать и выпытать правду у кого-то другого. У Василия, например. Или у Марии, матери Бэллы.
Прочитав последние страницы Милиного дневника, я решила не делать ни того, ни другого. Выкинув все лишнее из неразобранных сумок, я разложила по карманам только самое необходимое: наличные, банковские карты, упаковку бумажных салфеток.
Бесполезный здесь телефон я положила в самый глубокий карман куртки и застегнула его на замок. Предварительно убедившись, что заряжен телефон почти на сто процентов.
Я удивлялась сама себе и тому, как спокойно и четко я действую. Мои вещи — в основном, одежда — остались валяться на полу, и я даже не подумала их собрать. Да, устроенный мной бардак без слов сообщит о побеге. Ну и пусть.
Догадываясь, что нужно спешить, я вышла из дома. С некоторым злорадством вспомнила об оставленной в раковине грязной посуде — вот да, я не хозяюшка и больше не стесняюсь этого — и быстро зашагала к окраине Агарта, ориентируясь на яркую крышу дома Бэллы.
Я планировала как можно скорее покинуть село и добраться до «Белых ночей». Может, Михаил меня подвезет или я хотя бы попрошусь подождать на базе, пока не приедет такси. А потом — в Москву, скорее в Москву.
Небо на востоке уже окрасилось нежно-розовым цветом, и я шла все быстрее, понимая, что Максим может хватиться меня совсем скоро. Тихо шелестела трава под ленивыми порывами ветра, в прохладном воздухе разливался густо-сладкий и почему-то тревожащий душу запах сирени.