— Мне жаль. Поверь, я не считаю это шуточками.
— Ты застал меня врасплох, когда задал такой вопрос — такой ужасный вопрос! — а я не подумала и ответила на него, хотя не следовало этого делать!
— Но я знаю, что ты не смогла бы меня обмануть.
— Именно поэтому нечестно спрашивать!
Росс задумался.
— Да, — согласился он, — полагаю, что нечестно.
Она плакала и пускала пузыри, как дитя.
— Тогда давай заключим договор. Притворимся, что этот вопрос никогда не задавался, как и не прозвучал ответ на него. Как тебе такой расклад? Даю тебе слово. Этого хватит?
Слезы почти высохли. Росс протянул ей платок. Белла стыдливо огляделась в попытке удостовериться, что никто не заметил. Она вытерла лицо, хотя в глазах еще стояли слезы. Затем как будто подавилась и закашлялась.
— Ну, тише, тише, — Росс тоже встал и приобнял ее за плечи. — Не расстраивайся так.
Она снова закашлялась.
— Я кашляю не от этого. С утра першит в горле. Ничего страшного, только дыхание перехватывает.
— Это все из-за пения. Неудивительно.
— Вот именно что удивительно. Петь мне совершенно несложно.
— Вчера вечером мне тоже так показалось. Но не забывай, это серьезное испытание. Столько репетиций. Серьезная проверка на прочность, когда всерьез поешь главную партию в опере на чужом языке. Неудивительно, что ты вымоталась и переутомилась. А вдобавок к тому становишься фавориткой постановщика!
Белла чуть улыбнулась, когда вернула отцу мокрый платок.
— Возможно... но я ужасно себя чувствую. Я так обрадовалась, когда тебя увидела, но тебе не следовало... приезжать. Я должна была сама все завершить, сама... добраться до Англии в нужное время...
— И вместо этого возвращаешься узницей под присмотром надзирателя?
— Дело не в этом, папа. Ты прекрасно знаешь, что я не смотрю на это под таким углом.
— Может, у тебя такое ощущение, как однажды сказал Джуд, что если построил свой дом, то и лежи в нем?
Белла хихикнула и поморщилась.
— Нет... Не знаю. Может, ты и прав.
— Помни, Белла, ты добилась большого успеха. Небывалого успеха. Все остальное сложится само собой, надо только проявить чуточку терпения и понимания. Я очень тобой горжусь.
— Благодарю.
Они пришвартовались после девяти.
— Переночуем в «Голове короля», — сказал Росс. — Экипаж отъезжает в семь утра. Поужинаешь у себя в комнате?
— Немного перекушу. Я сегодня переела.
Они проснулись в половине шестого. Пробудившись, Росс сразу направился в комнату Беллы. Она сидела. Солнечные лучи копьями пронзали пол спальни.
— Как ты себя чувствуешь?
— Спала хорошо.
— Как твое горло?
— Еще першит. Ерунда. — Она закашлялась. — Ты уже позавтракал?
— Нет еще. — Он сел на кровать. — Покажи-ка мне свой язык.
— С радостью.
Она высунула язык и скорчила рожу. Росс хмыкнул. Затем потрогал ее руку и лоб и поднялся с кровати.
— Белла, мы едем домой.
— Домой? Куда, в Корнуолл?
— Именно.
— Ох, какая радость! Могу пока отсрочить все свои извинения!
— У тебя жар. Небольшой. Но я не доверяю костоправам Портсмута. Даже Лондона. Когда доберемся домой, ты будешь в надежных руках Дуайта Эниса.
— Давай поспорим, папа. На шестипенсовик. Что я совершенно поправлюсь, когда приеду в Нампару.
— Договорились. Я слышал, есть экипаж на Эксетер в восемь часов.
Глава третья
Апартаменты лорда Эдварда Фитцмориса в Лансдаун-хаусе в южной части Беркли-сквер состояли из шести просторных комнат, его обслуживали камердинер, две горничные, кухарка и посудомойка. Окна выходили на Керзон-стрит. Летом лорд Эдвард в основном жил в Лондоне, но с нетерпением ждал следующей недели, чтобы отправиться в Норфолк и некоторое время провести со школьным другом Хэмфри Эстли. Начало весны и лета выдались прекрасными, и Эдвард покорно посещал светские мероприятия лондонского сезона, утешаясь мыслью, что совсем скоро глотнет свежего воздуха в менее церемонном Сваффхеме. Он привык к скромности и не рассчитывал на большое состояние.
В результате неожиданной череды смертей его старший брата стал маркизом, владельцем огромного поместья в Бовуде, охотничьего домика в Шотландии, крупного состояния и получил место в палате лордов и два карманных округа палаты общин в придачу. Официально Эдвард стал наследником своего брата Генри в 1809 году, хотя и не придавал этому значения. Порой он представлял, что скорее похож на герцога Кларенса, младшего брата короля. Генри получил не только значительное имущество, теперь на нем лежала и огромная ответственность, в то время как у Эдварда, моложе его всего на пять лет, не было вообще никаких обязанностей.