— Многое о Валентине мы никогда уже не узнаем.
— Ты думаешь...
— Ты о чем?
— Ну... что он покончил с собой?
Росс покачал головой.
— Он не похож на... Но оказываясь в трудном положении, люди совершают немыслимые поступки... Господи, даже не знаю. Осознав, что наворотил кучу дел, он мог прийти к убеждению, что нет приемлемого выхода, и стал еще упорней напрашиваться на неприятности, поэтому спонтанно пошел на риск, дополнительный риск, ради спасения любимого шимпанзе, риск, на который не пошел бы, если бы над ним не висела угроза суда и тюрьмы...
Несмотря на то, что супруги делили одну спальню, дома их всегда окружала семья и слуги. В общем пространстве дома сложно было обсуждать такие чувствительные проблемы. Как правило, время на личные беседы находилось только в постели — перед сном или рано утром, однако в последние несколько недель, а казалось, прошли долгие месяцы, они так не разговаривали. В почтовой карете они были заточены, как в одиночной камере, по крайней мере, еще на час, и никто не отвлечет делами шахты или усадьбы.
— Ты знаешь, что на днях мне сказал Генри? — прервала молчание Демельза. — Он спросил: «Вы с папой больше не любите друг друга?»
Росс улыбнулся, но помрачнел.
— И что ты ответила?
— Спросила, что он имеет в виду. Он хотел рассказать, но запнулся и сразу умолк. Тогда я объяснила, что ты очень расстроился из-за смерти Валентина... Разумеется, я сказала, что мы все очень расстроены, но папа больше всех. Я пыталась объяснить, что после смерти Джереми вы с Валентином сделались особенными друзьями, больше привязались друг к другу, а потом, когда Валентин расстался с Селиной, ты пытался поддержать его, дать совет. В конце концов, это правда, хотя бы отчасти.
— Гарри — очень наблюдательный ребенок. Но детская интуиция не видит глубинной сути.
— И это неудивительно. Похоже, он что-то услышал и выспрашивал подробности у Эллен Портер.
— Надо отказаться от услуг этой ненадежной девицы. Или сделать ее горничной, чтобы взяла на себя часть работы Бетси-Марии.
— Потом он спросил, разрешу ли я иметь ему домашнего питомца наподобие Батто.
— Надеюсь, ты ему разъяснила, что он и так окружен животными, которые точно не подожгут дом?
— ...Он ведь проницателен для ребенка восьми лет, согласен?
— Если бы тебя вынуждали ответить на его первый вопрос, что бы ты сказала?
Демельза закусила губу.
— Я бы ответила, что мы до сих пор любим друг друга, но из-за последних событий между нами не все гладко.
— Все настолько скверно?
— А ты бы как ответил на моем месте?
— Я бы ответил... нет, я ничего не стал бы объяснять восьмилетнему ребенку. Ты права!
— А восемнадцатилетнему тоже не стал бы объяснять?
— Вот тут другое дело. Ладно. Мне пришлось бы ответить, что в своей жизни я любил только двух женщин. Вот. Первая вышла замуж за моего главного врага. Вторая вышла за меня. Она моя возлюбленная, подруга, хозяйка дома, мать моих детей, голос... моей совести. В моих глазах она не сравнится ни с какой женщиной на свете. У меня, как у простого смертного, временами возникают иные привязанности, другие незначительные фантазии и мечты — всякое, но только не измены. Временами это чрезвычайно сильные привязанности, особенно по отношению к трудному юноше, который, как я подозреваю, был моим сыном. Наверное, это сопряжено с чувством вины! Но опираясь на такую гипотезу, нравится мне это или нет, я и дальше буду проявлять интерес к судьбе его сына. По-другому не получится, и если жена не требует проявлять интерес исключительно к ней, она получает от меня всю неизменную поддержку, интерес, заботу, сочувствие, любовь и сердечную доброту. И если последние недели я тем или иным образом пренебрегал семьей, то прошу у нее прощения и постараюсь исправиться. Так лучше?
Минуту погодя Демельза тихо проговорила:
— Не знаю, смеяться мне или плакать.
— Почему вдруг смеяться?
— Потому что от такой чудесной речи у меня слезы на глаза наворачиваются, но ты произносишь ее легкомысленно, отчего на ум приходит мысль, что ты говоришь об этом — как там это слово? — цинично. Это так, Росс?
Он пристально и долго смотрел ей в глаза.
— Ответ отрицательный. Но теперь я понимаю, что не следовало всего этого тебе говорить.
Как странно, думала Демельза, такие замечательные слова вроде должны способствовать их примирению, но почему-то трещина еще не заросла.
— Доктора считают, что зрение можно спасти, — сказал Макардл. — Но ему придется провести хотя бы неделю в темной комнате. А потом, если все пойдет хорошо, потребуются две-три недели для восстановления.