Он был охвачен ужасом, потому что его зажали со всех сторон. Для него было мучением писать оперу в такой спешке. Ведь ему необходимо время на обдумывание, на размышление, чтобы создать музыку, которую все справедливо называли «философской» — именно потому, что она рождалась в результате обдумывания, а не импровизировалась. Эта срочность и заставила композитора отказаться от некоторых едва набросанных номеров, в том числе от дуэта в третьем акте — от сцены двух героинь, борющихся друг с другом, интереснейшей в творческом плане страницы, которая могла бы в чисто беллиниевской манере, то есть одними только музыкальными средствами, завершить столь мрачную драму.
Напряжение в отношениях Беллини и Романи если и не усиливалось с каждым днем, то, во всяком случае, не ослабевало. В эту несчастливую пору «не могло быть надежды на примирение соавторов при той враждебной позиции, какую занимал поэт». Поэтому весьма спорным выглядит сообщение синьоры Бранка, утверждавшей, что Беллини, желая изменить финал «Беатриче», прибегнул — как предполагает вдова Романи — к какой-то забавной шутке, которая развеселила хмурого поэта. На последней странице рукописи Романи сделал такую приписку: «Вот тебе финал: только Беллини мог заставить меня злиться до самого конца и в конце концов рассмешить…»
Признавая, что эти слова были написаны Романи, мы не может считать, что они относятся к «Беатриче». Подобный факт свидетельствовал бы — при такой игривости и дружеском обращении на «ты» — о перемене в отношениях поэта и музыканта, об их примирении. Но тогда оно не произошло, потому что Романи, вручив свою работу Беллини и проследив за ее подготовкой к печати, получил положенный по контракту гонорар и уехал в Милан. А перед отъездом бросил в сторону Беллини еще один камень, вызвавший настоящий горный обвал.
Когда именно Беллини написал крупными буквами в рукописи «Беатриче» слово «конец» (его можно увидеть сегодня), нам неизвестно. Не знаем мы и о дне первой репетиции оперы. Ясно только, что последние числа февраля и начало марта были для музыканта и импресарио особенно напряженными, так как те оказались в затруднительном положении — спектакль еще не был готов, а недовольство венецианцев все возрастало. Неоднократное откладывание премьеры новой оперы, которая должна стать главным событием сезона, слухи о распрях между импресарио, Беллини и Романи — все это привело к возмущению любителей музыки.
Но публика не знала настоящих причин отсрочки и ничего не ведала о плане Ланари. А он полагал, что, выпустив «Беатриче» 6 марта, сможет до конца сезона, который должен был завершиться 24 марта, показать по крайней мере десять спектаклей оперы и таким образом удовлетворить интерес нетерпеливых венецианцев.
К сожалению, плану этому не суждено было осуществиться. Предвидение Беллини, что певцы не справятся с трудными партиями «Беатриче», оправдалось после первых же оркестровых репетиций. Труппа действительно была «ужасной», и провал оперы казался неизбежным. В ответ на уговоры импресарио Беллини попытался проявить всю свою выдержку: ладно, он согласен на меццо-сопрано Даль Сере, так как писал партию Аньезе, учитывая вокальные возможности певицы, ее еще можно было стерпеть. Но баритон Креспи не способен был исполнить партию герцога Филиппо Висконти, не вызвав в зале открытого возмущения. О таких певцах в Италии обычно презрительно говорят — «собака». Его нужно заменить и самым срочным образом.
Так возникло еще одно, и немалое, осложнение — в самый последний момент. В театральной жизни всегда возникают разные неожиданности, но такой, как эта, импресарио никак не мог предвидеть. Беллини, хотя и шел на какие-то не свойственные ему компромиссы, тут твердо стоял на своем, и Ланари пришлось уступить. К счастью, в это время оказался свободным баритон Орацио Картадженова, которого и попросили срочно приехать в Венецию, чтобы заменить «заболевшего» Креспи.